Северный крест. Миллер

   — Нам надо сменить маршрут, ваше высокопревосходительство, — сказал Миллеру капитан второго ранга. — В Мурманск нам идти нельзя.

   — Что вы предлагаете?

   — Идти в Норвегию.

   — Хорошая идея, — одобрил предложение кавторанга Миллер. — Только вначале надо выбраться из ледяной ловушки, в которой мы находимся.

   — Надежда одна — смена ветра, — сказал кавторанг. — Ветер сменится, раздвинет льды... Нам-то и надо всего ничего, ваше высокопревосходительство, чуть-чуть только одолеть, а дальше машина сама справится.

Однако льды давили всё сильнее и сильнее, уже затрещали борта «Минина»; кавторанг с тревожным видом облазил трюмные помещения, каждый угол осветил электрическим фонарём — нет ли где течи?

Течей не было, хотя трюмы попахивали заплесневелой сыростью, на металлических балках поблескивали капельки влаги. Влага эта могла образоваться от разницы температур — в трюмных помещениях, особенно примыкающих к машинному отделению, где температура иногда поднималась так высоко, что люди, работающие там, раздевались до нижнего белья.

Миллер теперь каждый час наведывался в рубку и задавал один и тот же тревожный вопрос:

   — Ну как, ветер не сменил направление?

Кавторанг с печальным видом качал головой:

   — Нет.

По лицу Миллера пробегала тревожная тень, и он, озабоченно сгорбившись, покидал рубку. На сакраментальный вопрос командующего кавторанг давал половинчатый ответ, вторую половину он не озвучивал, придерживал, впрочем, делать это можно было до поры до времени — льды продолжали нагромождаться, крепнуть, обстановка становилась всё хуже и хуже.

Так продолжалось до ночи. Ночью ветер стих. Это был добрый знак, означающий, что силы в старом ветре поистощились, нарождается новый ветер, и у него может быть совсем другое направление.

Ночью Миллер пришёл в рубку.

   — Ну как?

   — Ветер меняется.

Миллер перекрестился, лицо его задрожало, делаясь мягким, каким-то женским.

   — Слава Богу! — пробормотал он.

Где-то глубоко внизу тихо работала машина, сопели, пропуская пар в дыры, незнакомые механизмы, к этим живым звукам добавлялся звук мёртвый, рождавший невольное оцепенение — тихий назойливый треск... Ну словно в трюме лопалась обшивка, словно она сделана из картона, а не из металла. Миллер насторожился, вытянул голову:

   — Что это?

   — Льды, — коротко пояснил кавторанг.

Вот треск раздался в другом месте — в противоположном конце «Минина». Вот дрогнул весь корпус ледокола, будто в него всадили каменное ядро. По металлу пошёл звон, тусклые лампочки, неровно освещавшие ходовую рубку, потускнели ещё больше. Губы у Миллера зашевелились, как будто он хотел что-то сказать, но у него не хватило сил. Генерал повернулся и, понурив голову, вышел из рубки.

К десяти часам утра изменившийся ветер немного отжал льды от «Минина», и кавторанг дал команду двигаться вперёд.

«Минин» медленно пополз к чистой воде. Через несколько часов он выбрался из плена.

   — Куда всё-таки держим курс, ваше высокопревосходительство? — поинтересовался кавторанг у Миллера. — В Мурманск или в Норвегию?

Миллер неприятно подвигал нижней челюстью, словно не смог защититься и получил прямой боксёрский хук в подбородок, подвигал, приходя в себя от боли, челюстью снова и произнёс хрипло, почти мученически:

— В Норвегию.

Ветер, ударивший в лица людям, находившимся в эту минуту на палубе, оказался неожиданно тёплым и влажным. Очень неожиданный ветер для суровых здешних широт. Люди, толпившиеся на палубе, стали недоумённо оглядываться, глаза у них заблестели.

Никто из них, ни один человек не подумал о том, что это был ветер Гольфстрима.

* * *

«Минин» шёл с потушенными огнями, держась подальше от берегов — из радиограмм, перехваченных ледоколом, было известно, что из Мурманска всё-таки вышли несколько кораблей на перехват; если переполненный ледокол попадётся им на глаза, то бой будет коротким — не пройдёт более пяти минут, как «Минин» пойдёт на дно. Спрятаться в скалистых фьордах было негде.

Через сутки с небольшим впереди увидели небольшой пароход, отчаянно пытавшийся увеличить скорость и оторваться от «Минина».

Когда судно ведёт себя таким образом, оно неопасно.

Кавторанг определил точку, в которой они находились, потом проверил и перепроверил её и не сдержал довольной улыбки — они уже плыли в норвежских водах. В этих водах «Минину» не был страшен никто. Кроме судов с норвежским флагом, естественно. Однако беглецы рассчитывали на радушный приём норвежцев.

Надпись на корме судна, идущего впереди, разобрать не удалось — сколько кавторанг ни наводил бинокль на резкость, сколько ни вглядывался — бесполезно.

Через полчаса выяснилось, что пароход этот — мурманский, «Михайло Ломоносов», на нём в самый последний миг — дальше было бы уже поздно — город покинули лётчики — англичане, отряд бельгийских добровольцев и большая группа русских офицеров.

Люди на «Ломоносове», увидев на «Минине» (корму ледокола продолжала украшать пушка с грозно ощупывающим пространство стволом) полосатый доброфлотовский флаг, едва не заплакали от радости — они думали, что их догоняет красный корабль, а оказалось — свои...