Северный шторм

Дьякон-медик Джером сопровождал Одиннадцатый отряд в моем последнем охотничьем рейде. Добродушный толстяк-недотепа частенько становился у нас объектом для шуток, а также вечным козлом отпущения для нашего магистра Виссариона, случайно угодившего под гранатометный выстрел при захвате Апостола-отступника де Люка. Последним из нас Джерома видел Михаил: когда во взбудораженном моим предательством лагере все встало с ног на голову, дьякон не пожелал находиться в этом бедламе и дезертировал со службы. Сей грех тоже был довольно тяжек, и медика непременно ожидали крупные неприятности, если бы не великая и всесокрушающая сила любви.

Еще до начала осады монастыря Мон-Сен-Мишель, когда отряды Охотников только собирались в епископате городка Ренн, Джерому удалось снискать симпатию дочери реннского епископа Мадлен. Их бурный роман продлился всего сутки, после чего суровый боевой дьякон отправился укрощать отступников, а его возлюбленная осталась преданно ждать возвращения героя с войны.

И герой вернулся. Выглядел он, правда, при этом вовсе не по-геройски – растерянным, оборванным и измотанным (для человека столь внушительной комплекции, как Джером, отмахать пешком по пересеченной местности сто километров – великий подвиг), но для Мадлен это не имело никакого значения. Главное – Джером возвратился к ней, а не к кому-то еще – судя по умению дьякона очаровывать молоденьких девушек, епископская дочь была для него не первым любовным опытом. Сраженная наповал такой самозабвенной преданностью, Мадлен поклялась, что теперь судьбы ее и Джерома связаны навек, а посему все проблемы любимого становятся и ее проблемами.

Надо отдать должное силе духа восемнадцатилетней девушки, у которой хватило настойчивости заставить отца, реннского епископа Жана Батиста, встать на защиту какого-то неизвестного дьякона-дезертира перед его хозяином – Орденом Инквизиции. Также следует почтительно склонить голову перед епископом Жаном Батистом. Он так искренне любил дочь, что рискнул своим положением и добрым именем, чтобы снять с Джерома все обвинения. Спустя всего два месяца после трагедии на берегу залива Сен-Мало репутация медика была чиста, как слеза младенца, а сам Джером уже не служил Ордену, а числился при дворе своего благодетеля и заступника. И хоть статус дьякона не позволял Джерому требовать руки и сердца дочери епископа, медик решил, что он, как честный человек, просто обязан на ней жениться. Против чего, впрочем, Жан Батист отнюдь не возражал и дал дьякону согласие опять же во благо любимой дочери.

Молодожены отказались жить в поместье близ провинциального Ренна и предпочли перебраться в столицу, где Джером, действительно толковый специалист в медицине, решил заняться частной практикой, а также открыть аптеку. Приданое жены и деньги, вырученные от продажи поместья, делали эти желания вполне осуществимыми. Не сказать, что дела у молодой семьи аптекарей пошли слишком успешно, но, по крайней мере, она не бедствовала и вполне довольствовалась тем, что имела. Выросшая в роскоши Мадлен на удивление легко смирилась с такой жизнью, а Джером оказался довольно экономным человеком и начал понемногу приумножать семейное благосостояние.

За шесть с половиной лет совместной жизни супруги произвели на свет двух ребятишек – мальчика и девочку, – и будущее не предвещало им никаких неприятностей, если бы не эта внезапная война. Впрочем, глава семейства верно предугадал развитие событий и отправил жену и детей из столицы в Ренн задолго до того, как норманны ступили на Апеннины. Сам же остался присматривать за домом и аптекой, исполненный надежд, что беда минует его стороной…

Вероятно, та беда, к какой готовился медик, и миновала бы, но внезапно нагрянула другая, причем совершенно непредсказуемая. А всему виной была обычная вывеска над аптекой. Джером по праву гордился этой вывеской, поскольку в свое время не пожалел средств и заказал ее у лучшего ватиканского оформителя. Половину вывески занимал портрет самого аптекаря: круглощекое и добродушно улыбающееся лицо Джерома в докторском колпаке, которое, как посчитал хозяин, вызывало у клиентов исключительное доверие. И действительно, приметного медика стали после этого чаще узнавать на улице, даже без колпака и в повседневной одежде. Эта пусть небольшая, но популярность и впрямь благоприятно отразилась на бизнесе, и Джером уже начал подумывать об открытии филиала на правобережье под такой же удачной вывеской.

Если бы Джером знал, что за взрывы прогремели в прошлое утро в соседнем квартале и что случится с медиком через четверть часа после этих взрывов, он бы не мешкая запер свою аптеку, а также, вероятно, сорвал бы с фронтона от греха подальше известную на всю округу вывеску. Но Джером и ухом не повел, поскольку привык к норманнским бомбардировкам, а потенциальную угрозу в вывеске не видел и подавно. За что вскоре и поплатился.