Даже на таком расстоянии видно было, что в ней что-то есть. На секунду Най оказался сбит с толку — кто же она такая? — но тут из подъезда вышел сын Пейджа (Най раза два видел его: эдакий высокий, длинноволосый тип, смахивающий на поэта), и женщина с улыбкой взяла его под руку. Никто из них не заметил Леонарда — он не хотел попадаться на глаза и лишь исподтишка наблюдал за ними, повернувшись вполоборота к витрине какого-то магазина, чтобы закурить. Они сели в старенькую машину Пейджа — «воксхолл» пятилетней давности, маленькую и старомодную: Най и в ней узрел какую-то нарочитую скромность.
Когда Най прибыл в редакцию, Смит, как он и предполагал, с видом занятого человека сидел за письменным столом; на самом же деле он просто строчил письмо своей Минни — Най догадался об этом по тому, с какой поспешностью Смит сунул письмо под блокнот при его появлении. За последнее время Смит до того похудел, что это бросалось в глаза: точно голодные вороны ободрали с его костей все мясо.
— Есть что-нибудь новенькое? — спросил Най, бросаясь с размаху в кресло.
— Ровно ничего.
Это прозвучало почти трагично, хотя в голосе Смита все еще чувствовалась слабая надежда. Най обозлился: ему захотелось столкнуть его лбом с неумолимой действительностью…
— Что слышно от многоуважаемого Вернона?
— Ничего. — Смит несколько раз высморкался; он опять простудился. — Как бы то ни было; лучше никаких вестей, чем плохие. Вот если бы…
— …что-нибудь подвернулось, — докончил Най, передразнивая его.
Смит покраснел.
— Твоя блестящая идея не очень-то нам помогла. Откровенно говоря, попросту сели на мель.
— А откуда я мог догадаться, что Пейдж вздумает выпускать этот чертов листок? От такого ханжи чего угодно можно ждать. Ей-богу, — вскипел вдруг Най, — до сих пор не забуду первую встречу с ним, когда он обрушился на нас с проповедью о священной миссии печати. Вот уж терпеть не могу этих слащавых сеятелей добра; подумаешь, благородная душа, решил создать на земле Утопию с помощью какого-то паршивого листка. Мне кажется, я знаю человеческую натуру. А газетное дело и вовсе изучил вдоль и поперек. Это такой же чертов бизнес, как и любой другой, и главное здесь — деньги и власть. Чтобы добиться этого, нужен большой тираж. А чтобы был тираж, надо давать читателям то, что они хотят читать. А что они хотят читать?.. Во всяком случае, — большинство? Им подавай что-нибудь эдакое, со смаком — разврат, скандал или сенсацию. Старик Джохем в полной мере доказал это, доведя свой «Воскресный вестник» до семи миллионов экземпляров, и все благодаря пространным судебным отчетам всяким разоблачениям. Так зачем же поднимать из-за этого шум? Люди есть люди. Я лично не вижу ничего страшного в том, что человек развлекается — пусть себе веселится, пока водородная бомба не прихлопнула нас всех. Мир все равно летит в тартарары, и никакие Пейджи и сеятели добра не спасут его.
Смит молча выслушал эту диатрибу и сказал:
— Можешь говорить что угодно, но я лично ничего не имею против Пейджа. Он славный человек.
— Даже очень, — с горечью заметил Най. — Я только что повстречался с ним. Он отлично выглядит… настоящий благодетель рода человеческого. — Он затушил сигарету. — С ним был и сынок. И какая-то бабенка.
— Молодая? Хорошенькая?
— Это слабо сказано. Красотка! Высокая, пышненькая, но не слишком, как раз в меру. Я даже на расстоянии заметил, что в ней что-то есть.
— Это жена Дэвида.
— Дэвида, — иронически повторил Най. — Э, братец, да ты говоришь о нем так, точно он твой близкий родственник.
Смиту этот разговор был явно не по душе, и он с недовольным видом принялся перекладывать на столе бумаги. А Най иронически подумал о том, что теперь, когда беда надвинулась на них вплотную, Смит снова впал в набожность. На днях, неожиданно войдя к нему в комнату, он застал своего коллегу на коленях: Смит молился в надежде, что хоть господь бог поможет ему… честное слово, даже хуже праведного Ифиэла Мигхилла, который по воскресным вечерам устраивал пение псалмов на своей даче в Сёррее.
— Почему мы до сих пор ее ни разу не видели? — спросил Най.
— Кого?
— Да эту дамочку, конечно.
— Они живут очень уединенно… в Слидоне.
— Мне она не показалась тихоней.
— О господи, давай оставим Пейджей в покое, — обрезал его Смит. — Это приличные люди.
— А я ничего не имею против них. Просто ненавижу их нутро, принципиально ненавижу.
— Вот ведь какой великий ненавистник рода человеческого.
— Я человек злой. Согласен. А пока что я иду пить пиво.