Северный ветер

Мейер все еще расхаживает, погруженный в свои мысли. Яна старается не замечать, будто совсем позабыл о нем. Время от времени Мейер сжимает губы и начинает насвистывать какой-нибудь банальный мотивчик. Именно это и выдает его тревогу.

— Я узнал — вечером сюда опять придут… — вырывается наружу мучившая его все время мысль. Он отчетливо произносит каждое слово и с опаской посматривает на дверь. Но за нею слышно только, как кухарка гремит посудой. — Все было в порядке, но кто-то снова натравливает их. Теперь стоит одному сболтнуть, и толпа, как стадо баранов, бежит за любым крикуном.

— Что же опять случилось? Ведь ты, кажется, хорошо устроился. Да и врагов у тебя раньше было немного.

— Немного… Сегодня один, завтра два, послезавтра двадцать. Людьми теперь управляет не разум, а инстинкт. Слепой, дикий инстинкт. Натура латыша известна. Он тебе твердо пообещает, а сделает наоборот. Нет у них ни характера, ни воли. Стадо животных, — достаточно одного овода, чтобы оно заметалось. Кто ел господский хлеб, так и останется барским слугой. Никак не вобьешь им в головы…

Неожиданно подходит он к двери и приоткрывает ее. Оттуда уже давно слышится гневный голос матери, изредка прерываемый выкриками Марии. Заметив отца, Мария бросается ему на шею.

— Папа, она бранит меня! — всхлипывает и прижимается к отцу.

— Какое непростительное безрассудство! — бранится госпожа Мейер, распаляясь все больше. — В такое опасное время. Что ты будешь делать с маленьким ребенком? Ведь ты сама еще ребенок, за тобой надо присматривать и ухаживать. Безрассудно и легкомысленно!

Мейер растерян. Он легко высвобождается из объятий дочери и усаживает ее в кресло. Оглядывается, ищет Яна. Но тот инстинктивно пятится в темноту, поближе к двери, и старается нащупать за спиной ручку. Кажется, она сама подается. Ян задом проскальзывает в дверь и тихо закрывает ее за собой. Прислушивается: Мейер, успокаивая дочь, что-то бормочет, а мамаша ворчит. Сзади над самым ухом гремит посуда и раздается мягкий, приглушенный смех.

Ян быстро оборачивается. Литовка Юзя у плиты скребет медную кастрюлю и, глядя на него, подхихикивает. Кончик ее светлой льняной косы попал в жестяной таз, где она моет посуду. Полное веснушчатое лицо разрумянилось, белые зубы сверкают.

— Я гляжу — господин учитель и думаю: что ему тут надо? — Глаза смеются, а губы почти неподвижны.

У нее светло-голубые задорные глаза.

Ян старается не выдавать своего волнения. Неторопливо, как бы раздумывая, подходит к ней.

— Я хотел… мне бы стакан воды. Там жарко, как в аду.

— А здесь еще жарче, чем в аду… — Она смеется и слегка вытирает руки о фартук. Со стакана, которым она зачерпнула воду из ведра, падает на обнаженную руку большая капля и повисает на локте. — Пожалуйста, пожалуйста — пейте.

Ян пьет и смотрит на литовку. Глаза ее опущены, рука поглаживает белые, горячие кафели плиты.

— Еще стакан, — просит он. Его и в самом деле мучает жажда.

Напившись, ставит стакан на полку. Оборачивается и смотрит на полную шею Юзи, на ее невысокую сильную фигуру в широкой ситцевой юбке и такой же кофточке.

— Была я на кладбище, — тараторит Юзя. — Слыхала, как вы говорите. Красиво говорите.

«Народ…» Яну становится тепло на душе.

— Ну, как вы себя чувствуете здесь? — Заметив, что та не понимает, он поясняет: — Вам здесь не страшно? Вы не боитесь?

Ей смешно, что к ней обращаются на «вы».

— Чего мне бояться? Что со мною могут сделать?

— Вы храбрая! — Ян смеется и шутливо хлопает ее ладонью по широкой спине. Задерживает руку немного дольше, чем следовало бы, но она не увертывается и не визжит. Только чуть дергает плечами и выгибается, как кошка, когда ее гладят.

Теперь уже невозможно так просто отнять руку, будто ничего не было. Оба чувствуют это. Юзя еще ниже опускает голову и, сдерживая смех, покусывает нижнюю губу. Ян наклоняется к ней. Губы его вздрагивают, будто он хочет что-то сказать, но слов не находит.

— Юзя… — чуть слышно шепчет он.

Вдруг доносится какой-то странный шум.

— Ян, иди сюда. Кажется, они пришли.

На мгновение ноги его точно прирастают к полу. Инстинктивно пятится он к маленькой наружной двери черного хода, но замечает на себе пристальный взгляд Юзи. Тогда, собравшись с духом и высоко подняв голову, идет в комнату.

В тот же миг входят четверо молодых людей с винтовками. Одного из них, статного парня со светлыми усами, Ян помнит еще с той поры, когда он агитировал среди землекопов на болоте. Витол!

Держатся они независимо, и лица их не предвещают ничего хорошего. Шикарная обстановка и надменный вид Мейера все же производят на них внушительное впечатление. А тут и Ян спешит на помощь.

— Здорово, Витол! — протягивает он руку.

Витол делает вид, что не замечает протянутой руки. Едва отвечает на приветствие, приложив руку к козырьку, и больше уже не обращает на Яна никакого внимания.

— Извините, господин Мейер. У нас есть сведения, что одно ружье вы все-таки припрятали. Отдадите его добровольно или нам придется делать обыск?

— Откуда у вас такие сведения?