Северный ветер

Вангол подошел к машине, в которой их ждал водитель, и остановился.

— Товарищ майор, то есть полковник… — смешался он.

— Майор пока еще… — улыбнулся Крас ков.

— Разрешите мне сегодня к Арефьеву? Завтра в семь ноль-ноль как штык.

— В семь рано, в девять вместе с Арефьевым и Макушевым у меня.

— Спасибо.

— Садись подвезу, а то, не дай бог, опять потеряешься на полгода. Москва-то по всем участкам полна твоими фотками, ты же у нас особо опасный.

— Так я думал, вы уже разобрались.

— Конечно разобрались, только одно дело науськать народ на врага, а другое — объяснить, что это ошибка. Это гораздо сложнее. У каждого участкового в кармане ориентировка на тебя. У каждого опера по всем службам и подразделениям. Так что садись в машину, поехали. А утром за вами приедут. Вот так, Вангол.

Когда машина притормозила у дома, в котором жил Арефьев, Вангол вышел из машины и скрылся в подъезде.

— Здесь завтра полдевятого заберешь его, — сказал Крас ков водителю.

— Так точно, товарищ майор.

— Уже полковник.

— Есть, товарищ полковник, — улыбнулся водитель.

— Я очень, очень рад, что все так сложилось, — принимая шинель у Вангола, говорил Владимир Арефьев, разгоряченный его внезапным приходом. — Проходи, проходи, эй, народ, к нам гость, самый желанный! Мама, отец, смотрите, кто к нам пришел! Мария, все сюда!

Екатерина Михайловна, мать Владимира, всплеснула руками, увидев Вангола.

— Как вы возмужали, Игорь! Петя, посмотри, это уже не тот молодой человек, что был у нас летом, это уже взрослый мужчина. — Улыбаясь, она обняла Вангола.

Петр Петрович, выкатившись на коляске в прихожую, подтвердил:

— То уже муж достойный!

Наконец радостная суета закончилась, и все были приглашены к столу, накрытому женщинами быстро, как по мановению волшебной палочки. Когда под дружные аплодисменты мужчин на стол была выставлена бутылка водки довоенного розлива, слово по старшинству было предоставлено хозяину дома, Арефьеву-старшему.

Он сильно поседел за время войны. Прикованный к инвалидному креслу, он понимал, что не может уйти на фронт и бить врага, защищая Родину, но в душе сильно страдал от этого. Сказывалось и его волнение при каждой бомбежке, когда его жена оставалась с ним рядом. Он боялся за нее. Сегодня он был как-то по-особенному бодр и весел. Когда накрывали на стол, он помогал расставлять тарелки, раскладывать вилки. Внуки то и дело мешали ему, отвлекая своими бесконечными вопросами, но он успевал и объяснить им, откуда из крана берется вода и почему она бывает рыжая, и сделать замечание «нерасторопным» женщинам, и… в общем, он даже шутя шлепнул свою жену пониже талии… Оживление, хохот наполняли гостиную, пока он не взял рюмку водки и не поднял ее.

— Дорогие мои, давно в нашем доме не собиралось так много родных и близких людей. За окном война и беда людская, смерть и разруха, тысячи любящих друг друга людей в разлуке, а нам посчастливилось сегодня быть вместе. Я хочу поднять этот тост за человека, который сделал эту встречу возможной. За вас, Вангол.

Спиртное улучшило аппетит мужчин, они быстро расправились с вареной картошкой и квашеной капустой, больше «деликатесов» на столе не было, и вскоре они уже сидели и обсуждали последние сообщения Совинформбюро, положение на фронтах. Обсуждали горячо, со знанием дела, расшифровывая то, что оставалось между строк в скупых сводках. Арефьев-старший внимательно слушал, не перебивая фронтовиков. Когда подали чай с блинчиками, основные «стратегические вопросы» были уже «разрешены», осталось только наголову разгромить немецких оккупантов, разрубив советским мечом их фашистскую свастику…

Вот тут и он вступил в разговор:

— А знаете ли вы, друзья мои, что свастика, которую еще в двадцать первом году сделал государственным атрибутом фашизма Адольф Гитлер, как таковая, вовсе не являлась эмблемой фашизма. И никогда не была ею. Ведический знак в виде свастики — фаш, что означает всепоглощающее пламя обновления, — славянский, какого-то исключительного отношения к арийской расе не имеет. Это гораздо более наш символ, чем их. Сейчас я вам кое-что покажу.

Он отъехал на коляске к книжному шкафу и вытащил альбом.

— У меня с детских лет пристрастие к собирательству. Нет-нет, не подумайте плохого, мне интересно коллекционирование бумажных денежных купюр. Вот взгляните, видите свастику, наши российские пять тысяч рублей и десять тысяч рублей, с восемнадцатого по двадцать третий год эти купюры имели свободное хождение по Совдепии, как тогда мы называли Советскую Россию. И ничего общего с германским фашизмом они не имеют. Свастика на фоне российского двуглавого орла, вот так, друзья мои. Более того, вот смотрите, случайно нашел старую шинель, осталась от бывших подселенцев, на ней нарукавный знак нашего красноармейца — та же свастика. Степан, вы же воевали в Гражданскую, не помните?

Степан, ошеломленный этими фактами, отрицательно покрутил головой.