— Что это значит? — спросила Минерва, входя в кабинет.
— Они наконец вместе! — Лакс ухмыльнулась.
Минерва счастливо захлопала в ладоши.
— Значит, Сибилле больше не понадобится зелье, изменяющее голос.
Альбус искренне засмеялся, обнимая Лакс, и не заметил грустного взгляда Минервы.
— Да уж, скажи, пусть выбросит. Кажется, что двое самых уравновешенных, рациональных и скептично настроенных к пророчествам детей наконец поверили, — счастливо промолвил он.
— Но ты не скажешь им? — быстро спросила Лакс.
— Что сказать? — МакГонагалл подмигнула и занялась бумагами для Министерства, пытаясь не обращать внимания на непрекращающееся хмыканье Альбуса и хихиканье Лакс.
Следующие две недели оказались очень трудными для Северуса. Каждый вечер Гермиона приходила к нему, а пару раз он навещал ее в ее комнатах. И каждый вечер они становились чуть ближе, хотя пытались сохранять дистанцию весь день. Время от времени на трапезах в Большом зале ее ладошка опускалась на его бедро или же его рука — на её, но только если они были уверены, что никто не видит. К статье в «Пророке» отнеслись именно так, как предполагал Северус. Никто, кроме Минервы и портретов, не поверил. Ни ученики, ни учителя. Только Фиеско был ошеломлен, когда после двух недель отсутствия Снейп снова пришел контролировать его уроки. Конечно, в неудобное для неудачливого зельевара время. Профессора Снейп и Грейнджер стали лучше ладить с учениками — за первые несколько дней сняли совсем мало баллов. И все вздохнули с облегчением, когда песочные часы начали снова заполняться драгоценными камнями. Как раз перед Рождеством.
Но не поэтому эти две недели оказались такими трудными для преподавателя ЗОТИ. Нет, все дело в том, что вкус поцелуев Гермионы был таким сладким, ее тело таким мягким, таким идеальным для него, когда они обнимались и танцевали. И он знал — она совершенно неопытна, если дойдет до более близких отношений, а у него совсем нет опыта в соблазнении девственниц. Но он все равно хотел большего, и она не была против. Но нет. Слишком рано.
Они говорили, подразнивали друг друга, целовались, танцевали, обнимались. Однажды он читал ей. Гермиона чувствовала, что ей становится все труднее. Не находиться рядом с ним, разумеется, а его благородное отношение. Он никогда не позволял себе ничего лишнего, и Гермиона не знала, что с этим делать. Она не сомневалась, что он хочет ее так же сильно, как и она его — от них обоих просто веяло желанием. Почти осязаемым, но он никогда не поддавался ни на один ее неловкий намек. Ничто не могло изменить мнения упрямого Северуса.
Приближалось Рождество, и поскольку почти все ученики разъехались, Северус и Гермиона решили проводить больше времени вместе, хотя бы просто сидеть рядом, проверяя домашние задания. Она находила это занятие очень романтичным, но Северус боялся, что будет отвлекаться. И ей все труднее становилось это терпеть. Вот только он, похоже, настроился на долгое ожидание. А Гермиона не была уверена, сможет ли ждать. Мягко говоря, это было неприятно, и хотя она знала, как успокоить себя, это не очень помогало. Через пять минут ее мысли опять возвратятся к нему, и она останется разгорячённой и неудовлетворенной. Гермиона удивлялась, как он может выдерживать это.
На самом деле он не мог. На протяжении этих двух недель перед Рождеством Северус проводил много времени под ледяным душем, даже больше, чем тогда, когда был подростком. То, что эта женщина делала с ним, Северус не мог разумно объяснить. И теперь по ночам, когда совсем не спалось и приходилось разговаривать с бабушкой, он всё-таки понял. И как не видел этого раньше? Почему не заметил, а ведь никогда не пропускал ни одной детали? Гермиона подходит ему идеально. Умная, сообразительная, красноречивая, с теми же интересами, что и у него, с чудесной душой и умопомрачительным телом. Северус знал, что скоро взорвется, если она не позволит или, точнее, он себе не позволит прикоснуться к ней.
Минерва не могла скрыть ухмылку, когда видела кого-то из них. Лакс тоже. А теперь, в канун Рождества, они остались в почти пустой школе, вместе, в его комнатах.