Сэвилл

Игроки построили схватку. От их спин поднимался пар, дыхание белыми клубами вырывалось у них изо рта. Они ждали мяча, а потом неторопливо побежали, и Стэффорд небрежным пинком послал мяч в зачетное поле. Все вокруг стыло в унынии и безнадежности. Возгласы Плэтта, свистки судьи, крики игроков долгими отголосками замирали среди деревьев.

— Вперед, школа Эдуарда! Вперед! — сказал Плэтт.

Они бегали то туда, то сюда.

На поле темнело.

— Посмотри, у меня, по-моему, пальцы распухли, — сказал Хопкинс. — Пошевелить не могу.

В схватке его место было рядом с Колином. Высокий, плотный, с широким лицом, он походил на Гаррисона, хотя был ниже, — та же неуклюжая, почти небрежная медлительность. Колени у него покраснели от холода. Зубы стучали. Наклоняясь вперед, он охнул — по его щеке и подбородку текла кровь.

— Уйдешь с поля? — спросил Колин.

— Не пустят, — сказал Хопкинс. — Что бы ни было, — добавил он хмуро, — мы должны выиграть.

Колин вяло побежал за мячом — он бежал так медленно, что мяч откатывался все дальше. Он вдруг ощутил бесцельность спорта, которой прежде не замечал, — долгие усилия, чтобы достигнуть чего-то, что в лучшем случае продлится лишь мгновение.

— Больше скорости, школа Эдуарда! Больше скорости! — кричал Плэтт.

Над деревьями медленно взлетали грачи, кружа, они поднимались все выше, а когда игра кончилась, вновь опустились на деревья.

— Тройное ура в честь школы короля Эдуарда! Гип-гип…

— Ура!

— Гип-гип…

— Гип-гип…

— Тройное ура в честь школы святого Бенедикта, — сказал Гаррисон.

Они шли к павильону под замирающие отголоски.

— На следующую игру я не включу вас в команду, Сэвилл.

Плэтт, все так же держа руки в карманах, шагал рядом с ним. Колин не поверил бы, что он заговорил, если бы не слышал его голоса.

— Я особенно не терплю грубости на поле. Она бросает тень на игрока и, что важнее, на команду.

— Да.

— Сегодняшнюю игру я не скоро забуду.

— Да.

Он ждал. Остальные игроки уже ушли вперед.

Плэтт отвернулся, словно ничего не произошло. Он весело окликнул судью.

Колин снял бутсы — ноги у него были натерты. Он медленно побрел к дверям павильона, из которых уже валил пар.

На обратном пути он сидел один.

Стэффорд сидел сзади с Гаррисоном и Хопкинсом. Они пели. Остальные почти все собрались вокруг — опирались на спинки, становились коленями на сиденья.

Плэтт сидел впереди рядом с шофером. Время от времени он оглядывался и улыбался.

Солнце зашло. Автобус катил сквозь темноту. Колин различал за окном деревья, линию холмов на смутном фоне неба. В окошке напротив он видел собственное лицо над выпуклой спинкой сиденья — бледный овал, темные тени под глазами, всклокоченные волосы, еще влажные после душа.

— Ты что, не хочешь петь? — спросил Стэффорд, шлепаясь на сиденье рядом с ним.

— Нет.

— Пойдем сядем сзади.

— Нет, спасибо.

— Да мне и самому неохота. Но так уж полагается.

— Хорошая была игра, Стэффорд, — оглянувшись, окликнул его Плэтт.

— По-моему, мы неплохо себя показали, сэр, — сказал Стэффорд.

Плэтт улыбнулся, кивнул и отвернулся.

— Ну, я пошел назад, — сказал Стэффорд.

— Ладно, — сказал он.

Стэффорд ухватился за спинку сиденья впереди, встал и пошел назад по проходу.

— Пока.

— Пока.

Пение продолжалось. Оно замерло, только когда автобус въехал в город.

Когда он добрался до дому, родители уже легли.

— Где ты пропадал? — сказала мать.

— Играл, — сказал он. — Я не думал, что это так далеко.

— Я два раза ходила на остановку.

— Нас возили на автобусе.

— Так почему же ты не мог раньше вернуться?

Он пошел к лестнице.

— Не разбуди Ричарда, когда будешь раздеваться.

Но через минуту после того, как он осторожно скользнул к себе в комнату, за стеной раздался привычный плач.

— Господи боже ты мой, будет в этом доме когда-нибудь покой? — крикнул отец из темноты их спальни.

— Десятичная система означает, что все исчисляется в десятках, в нашей же стране, мальчик, нам дана привилегия считать все по двенадцати, — сказал Ходжес.

Он оперся локтем о стол.

— Приведите пример использования десятки в денежной системе, Сэвилл.

— Десятишиллинговый банкнот.

Ходжес покачал головой.

— Возможно, я не расслышал необходимого дополнения к этому ответу? — сказал он.

— Сэр, — сказал он.

— Итак, десятишиллинговый банкнот, Что-нибудь еще?

— Десятифунтовый банкнот.

— Десятифунтовый банкнот.

— Двадцать шиллингов в фунте, — сказал кто-то.

— Уокер, может быть, вы жаждете привести какой-нибудь пример?

Уокер, маленький, белобрысый, с красным носиком, задумался и помотал головой.

— Итак, других примеров мы не услышим?

Уокер снова помотал головой.

— В таком случае, Уокер, где используется число двенадцать?

— Двенадцать пенсов в шиллинге, сэр, — сказал он.

— Двенадцать пенсов в шиллинге. Блистательно. Еще что-нибудь?

— Нет, сэр, — сказал Уокер.

— Ну, а полупенсы, Уокер? — сказал Ходжес.

— Двадцать четыре полупенса в шиллинге, сэр, — сказал Уокер.

— Блистательно, Уокер. Что-нибудь еще?

— Нет, сэр.

— Вы совершенно уверены, Уокер?

— Сорок восемь фартингов в шиллинге, сэр.

— Уокер, насколько я могу судить, медленно пробуждается от своей обычной летаргии, — сказал Ходжес. — Что вы делаете, Уокер?