Севка, Савка и Ромка

— Хм… постойте, однако… — Петр Варсонофьевич старается смягчить голос: — Что это вы так решительно, товарищ старшина… Кругом марш… по-военному… Эх, молодость, молодость!

— Слушаю! — вполоборота поворачивается Лебединцев.

— Присели бы, товарищ старшина… Вы меня перебили, а я что говорил: безотцовщина! Сегодня стекло выбили, а завтра такое приключится, что нас же с вами привлекут к ответу.

— Ведь у ребят есть отец. Почему «безотцовщина»? — нахмурившись, спрашивает старшина.

— Приемный отец! Разница. Не родной. Да и приемного отца сейчас нет.

Старшина молча смотрит на Рыбакова.

— Разъяснить? Извольте… В начале лета Муромцев уехал с ботанической экспедицией в Черные земли. Собирался на две недели, а в дороге тяжело заболел. Годы — ничего не поделаешь… О годах надо бы раньше подумать, когда ребят из детских домов брал.

— Где же он сейчас?

— Третий месяц лежит в Астрахани. Я не поленился, запрашивал старшего врача. Пишет, что один раз сделали операцию, но безуспешно. Ждут, пока больной соберется с силами, и попытаются еще раз. Во всяком случае, Муромцев из строя выбыл, на полгода, на год, а может, и… насовсем.

Петр Варсонофьевич прошелся по комнате и закончил:

— Я не о себе думаю. Ребят надо устроить и дом спасать… от дурных влияний. Как спасать? Отвезти Севу и Рому в детские дома, где они проживали. Очень просто… А Савелия — а колонию для трудновоспитуемых. Твердо надо действовать…

4

Ребята поднялись к себе, на цыпочках прошли мимо спящего Ромки и, не зажигая света, сели на застеленные кровати друг против друга.

— А обещал рогатки не трогать, — не глядя на брата, проговорил Сева.

Ильи Фаддеевича нет, и Севе приходится быть за отца. Только теперь он понимает, как это трудно.

— Отцу обещал…

Нарушение честного слова считается в семье Муромцевых самым тяжким проступком. Сева поднимает голову, видит наполненные крупными слезами глаза брата и круто меняет разговор:

— Нюнить совсем не из-за чего.

Братья молча раздеваются.

Тихо, как бывает только в глухую полночь. Упала дождевая капля, и дождь кончился, скрипнула пружина в матраце, раздался протяжный вздох, и нечего прислушиваться, нечего вздрагивать — это ты сам вздохнул. Вероятно, ты один не спишь во всем городе, а может быть, даже на всем белом свете, потому что одному тебе так плохо.

Но сколько можно горевать!

Тучи разошлись, и сквозь слезы, сквозь прозрачную тюлевую занавеску на окне Сава видит звезды. Не так давно показалась одна, еще одна, еще десять, а теперь сколько их… Теперь они сверкают по всему небу. Это уж так получается, что в одиннадцать лет человек рассматривает звезды, только когда у него совсем плохо на душе. В другое время, намаявшись за день, он засыпает раньше, чем голова коснулась подушки.

Впервые в жизни Савка видит, что звезды разноцветные. Есть белые, зеленоватые, голубоватые, как лезвие ножа, когда его только что наточил на наждачном круге точильщик.

Савка смотрит затаив дыхание, точно звезды можно вспугнуть и они разбегутся. На столе стакан с водой, там тоже купается отражение звезды. Качается и не тонет. А отец обещал этим летом научить лежать на воде на спинке. Так можно и Волгу переплыть, и даже море… Полежал, отдохнул и опять поплыл… Сказал, что научит, — когда же? Вот уж и лето скоро кончится. Отец говорил, что вернется через две недели, а прошло два месяца. Где он? Что с ним случилось?

— Сева, ты спишь?

— Сплю!

— Сева, почему отец не возвращается?

Сева не отвечает.

Савка лежит с полузакрытыми глазами, и в полусне перед ним проплывает вся его жизнь… Первая встреча с Ильей Фаддеевичем, которая запомнилась навсегда. День отъезда из детского дома…

Поезд из Кирова отходит рано утром. За окнами лес. Покачиваются медные стволы сосен, с зеленых лап елей падают хлопья снега, испуганная белка перепрыгивает на соседнее дерево и исчезает в столетнем бору. На опушке елочки выглядывают из сугробов. Заячий след легкой штриховкой вьется вдоль пути. Вот заяц остановился — след чуть поглубже. Постоял, прислушиваясь, и, присев на задние лапки, изо всех сил оттолкнувшись от снежного наста, прыгнул.

— Вон он где опустился, смотрите скорее! Вон у той сосны. И пошел петлять. А наперерез ему темнеют на снегу следы гончей и лыжня…

Илья Фаддеевич рассказывает, а Сава с Ромой слушают.

— А что с зайкой будет? — еле слышно спрашивает Рома.

— Убежит. Видишь, как прыгает.

Сава просыпается рано. На рассвете и леса, и снег, и дороги, вьющиеся между деревьями, и стекла в окошке купе такие красные, как будто все горит холодным пламенем. На станциях Илья Фаддеевич первым выбегает с медным чайником в руке. Сава все боится, что он отстанет от поезда. Но паровоз прогудит и ждет, пока Илья Фаддеевич вскочит на ступеньку; только тогда, скрипнув колесами, лязгнув буферами, поезд пойдет отстукивать по рельсам, мимо городов и бревенчатых деревень, мимо лесосек, где электрические пилы валят огромные деревья, мимо станций и полустанков…