Съевшие яблоко

— А еще он меня и вчера не забрал и сегодня. — Не мог остановиться мальчик. — А обещал. С Альбиной в воскресенье за город поедет, а меня опять дома оставит, скажет что на улице холодно. — В лица невыносимо ярко светило скрывающееся за горизонтом солнце, дул промозглый ветер и трепал полы куртки, — можно подумать зимой было тепло — а зимой мы вместе ездили.

Еще шаг Нины.

Шаг Яна.

— Это потому что я не родной? — посмотрел он на девушку.

— Да, — согласилась она. Ободряюще ему улыбнулась.

Ян сделал большой шаг вперед, глянул под ноги и у него сердце замерло от страха.

— И не маленький? — сказал он.

— Да, — снова согласилась Нина и сделала большой шаг вперед. Навстречу краю.

Оказалась ближе к обрыву и рассмеялась.

— А ты меня не бросишь? — мальчик снова шагнул вперед. Но он уже начал бояться и оказался всего на долю сантиметра дальше нее.

— Никогда, — покачала Нина головой, — я же обещала! — шагнула вперед, — я буду тебе Лизой. — До края оставался всего шаг — одна длинна ее почти детских кроссовок.

— Не будешь! — насупился мальчик. И замер, — так не бывает! — вскрикнул он с острым пронзительным разочарованием. Голос отдался эхом вниз, пересчитав пустынные перекрытия и торчащие балки: "бывает… вает…".

Нина была спокойна. Умиротворенно улыбнулась и шагнула вперед. К самому краю. Так, что кеды ее замерли вровень с перекрытием. И худая, чуть сутулая фигура замерла на ветру у самого обрыва. Ветер яростно набросился затрепал легкую куртку, полы хлестко забили по бокам.

— Почему? — светло и спокойно улыбнулась Нина. — Если ты хочешь — я буду. Я ведь обещала, — и кивнула, — я тебя не брошу. И я выиграла! — громко вскрикнула она, вскинув руку.

— Но как… — робко и растерянно протянул мальчик, — так не бывает. Это же не по-настоящему…

— Ну и что? Захочешь — будет по-настоящему. Не слушай тех, кто тебя не любит.

Мальчик недоверчиво на нее посмотрел:

— А ты любишь? — ветер насквозь пронзал его сквозь свитер, сердце замирало от страха, хоть он так и не решился приблизиться к самому краю.

— Люблю, — светло улыбалась Нина, обернувшись к нему. Ее лицо в свете последних лучей заката казалось темным и теплым.

— Как Лиза? — боязливо уточнил он.

— Как Лиза, — согласилась Нина.

— И ты не бросишь?

— Нет. А скоро мы с тобой уедем. Будем жить в другом месте.

— Где? — с робкой надеждой спросил мальчик. Не отрывая глаз от ее лица. — В Питере? Ты будешь там работать?

— Буду, — продолжала она улыбаться. — Если захочешь в Питере. Это не важно. Я тебя никогда не брошу.

Ян широко открытыми, полными надежды глазами на нее посмотрел. Сжал кулаки, отпустил. И, решившись, сделал шаг вперед, встав рядом.

Ладошки похолодели от ужаса. Его кроссовки теперь тоже касались края, но он радостно выпалил:

— Не правда, не выиграла! Ничья!

К ночи Мезенцев был уже вне себя. Пытался писать тезисы к завтрашнему заседанию, но без конца ошибался: то два раза одно и тоже набивал, то забывал важное и очевидное. И каждый раз, как поднимал глаза — взглянуть на часы, натыкался взглядом на куртку.

Ее нашла соседка. Старушка вышла в подъезд, увидела — принесла Мезенцеву.

Тот не знал что и подумать. Сначала испугался. Потом разозлился. Потом снова испугался.

А время все шло и приближалось к полуночи. Мезенцев то метался по квартире — да плевать на эту куртку, лишь бы домой пришел. То наоборот, впадал в злое остервенение — вот пусть только придет, давно пора проявить строгость. И в самом деле, так уже распустился — надо же воспитывать в конце концов.

Ян явился ночью. Уже за полночь — как не приходил никогда.

Мезенцев выскочил в прихожую. Мальчик стоял посреди коридора, в одном свитере — губы его приобрели синюшный оттенок, щеки и пальцы покраснели от холода.

Что почему-то еще сильнее разозлило Мезенцева:

— Ян… — в ярости заговорил он и почувствовал, что от злости даже не знает с чего начинать. — Ты вот этим что хотел сказать? — и потряс зажатой в кулаке курткой.

Тот вжался спиной в дверь и опустил голову.

И что-то очень знакомое зашевелилось на границе сознания Мезенцева. Какое-то хорошо известное ему ощущение. Но он не придал этому значения, будто даже воспринял, как должное. Так ведь и должен реагировать сложный проблемный ребенок. Который не желает слушать взрослых.

— Ты смотрел на часы?! Знаешь сколько время?! — Мезенцев орал и потрясал раскрытой ладонью, будто собирался отвесить затрещину.

Сам знал — он никогда не ударит. Никогда.

— Ты где шлялся столько времени?!

Но Ян этого не знал и ответа не было.

— Я тебя спрашиваю! Ты что русского языка не понимаешь?! Где ты гуляешь?

Тут мальчик поднял голову — буквально на мгновение. Но и этой секунды хватило Мезенцеву, чтобы оцепенеть.

Этот короткий исподлобный взгляд, полный напряжения и испуга был ему знаком. Но он еще кричал по инерции, пока не понял, где его видел:

— Ты что вытворяешь?! Ты почему куртку бросил?! Ты почему раздетый по улицам болтаешься? Ты что на эту куртку заработал? Ты ее покупал? Покупал, я тебя спрашиваю?!