Sex Pistols. Гнев – это энергия: моя жизнь без купюр

Я опоздал на первую репетицию нового PiL и очень рад, что так получилось. Когда я вошел, они перешли к «Albatross» с Metal Box, песне, которую я даже не предлагал для репетиций, но они ее играли. Я прямо направился от дверей студии к микрофону. Спросил команду, включен ли микрофон, подошел вплотную, повернулся лицом к барабанщику и – бинго! – просто погрузился во все это, я сразу понял, что мы – группа. Реально самый прекрасный момент. Намного лучше, чем, насколько я помню, случалось со мной до этого, – более основательно, гораздо более обдуманно, целенаправленно и содержательно. Вот что сделал Скотт, он добавил ясности басу. В первые наши дни он всегда звучал рассеянно и дробно, потому что парень учился.

Как только мы начали играть, в преддверии Рождества 2009 г., мы сделали жестче паттерны, и это позволило нам дать больше свободы и гибкости вокалу. В прошлом гибкость касалась только инструментальной партии, которая постоянно заваливалась, но именно так это и работало. Теперь удалось придумать способ гораздо лучше, песня звучала жестче, и слова читались лучше. Я получил значительно больше пространства и благодаря этому смог петь лучше.

Было просто волшебно снова играть эти песни. В них нашла отражение история моей жизни, ну, почти. Такие вещи, как «Death Disco», песня о моей маме. Почти каждый вечер у меня на глазах стояли слезы. Во время исполнения «Public Image» Лу играл на турецком сазе[427], подключенном как электрогитара. Лу задействовал огромное количество инструментов, поскольку ему было очень скучно обходиться обычной гитарой. Они помогали ему оказаться там, где он чувствовал себя честным перед сердцем и душой.

Мы сделали и то, что можно назвать «более сложными вещами», такими как «USLS1», чтобы дать людям возможность поразмышлять кое о чем и показать, что я ни в коем случае не цирковой пони, способный только на один трюк. Мы не просто грузовая махина, безжалостно и неумолимо катящаяся по шоссе. Когда я путешествую, я немного турист – привык останавливаться во всех правильных местах. Мы реально довели некоторые из этих песен до предела, например «Flowers Of Romance», куда Скотт добавил контрабас, и «Religion», которую мы сыграли в злом крещендо, с очень тяжелым басом, плюс еще мои проповеди о Папе и педофилии в Католической церкви.

Мы играли по два или больше часа за вечер, заканчивая обычно буйным «Rise» и «Open Up». Единственная проблема с этими первыми выступлениями заключалась в том, что ближе к концу тура мой голос стал садиться – кто не болеет в декабре в Англии? До чего же умным засранцем я оказался – устроить тур нового PiL в такое время!

В следующем году мы продолжили свои выступления буквально везде: по всей Америке, Японии, в каждом уголке Европы, и я счастлив отметить, что все были рады нас видеть. В июле в «Шепердс Буш Эмпайр» мы ушли со сцены после основного сета, а в зале у одного здоровенного парня во время концерта случился сердечный приступ: на нем была кислородная маска, ему проводили реанимацию. Так он, весь накачанный кислородом, стянул маску и говорит: «Джонни, пожалуйста, дай мне автограф!» Я подошел, но медики подумали, что я пытаюсь его убить или что-то в этом роде. «Уходи, Джон!»

Я снова оказался в центре дискуссий, не согласившись отказываться от участия в фестивале в Тель-Авиве. Все эти хипповские группы и Элвис Костелло[428] принялись утверждать, будто, играя в Израиле, я все равно что поддерживаю апартеид. За мою жизнь меня обвиняли во многих вещах, но это оказалось на вершине списка. «Не езди в Израиль, Джонни, это фашистское государство!» Как можно назвать евреев фашистами после Второй мировой войны? А?! Такое невежество.

Прежде чем мы отправились в Израиль, на нескольких наших концертах объявилась группа протестующих. Что за странная компания. Угроза насилия от них нулевая. Они, вероятно, активно участвовали в демонстрациях в 1960-х гг., а теперь им самим было за шестьдесят. Нам они напоминали Армию спасения. Среди них были люди на ходулях, одетые как фрукты. Это было похоже на цирковой карнавал с самыми голубыми пластиковыми значками Питера, которые вы когда-либо видели. В Ливерпуле они организовались в церковный хор и пели за пределами концертной площадки: «О, нет Джон, нет Джон, нет Джон, нет…» Просто обхохочешься. Хотя и хорошие люди.

Нам платило деньги не израильское правительство, а промоутер. Мы собирались играть для людей, а не для политиков. С моей точки зрения, это проявление трусости – отказывать народу в доступе к чему-то, что реально может способствовать наступлению перемен в этой части мира. Ведь именно так это и делается – через общение один на один. Конечно, будет гораздо лучше, если люди услышат идеи от меня, из моих уст, а не так – в противном случае до них лишь дошла бы информация, что ты отказался там играть. Причины не имеют значения – вы просто отрицаете их существование как человеческих существ. Сами люди ни в чем не виноваты, они не несут ни за что ответственности, это все политика, которая диктует им правила.