Sex-shop «Шалунья»

Колокольчик над дверью пел почему–то удивительно долго. В конце концов, Славик сообразил, что не колокольчик то вовсе, а – ангелы, и что поют они, похоже, непосредственно в его голове. Песню пели они какую–то странную, была она столь волнующа и пронзительна, что сделалось ему вконец невмоготу. Он затряс головой, освобождаясь от постороннего на нее воздействия. И вытер лоб от обильно проступившего на нем пота. Он испытывал эмоциональный подъем, душевный шок и физическое изнеможение, все сразу, ему было и хорошо и плохо одновременно, словно это он самолично только что нырял в бездну и был извергнут оттуда против своей воли насильственным образом. Он был потрясен и поколеблен. Его ценности, принципы и устои подверглись испытанию, и он вовсе не был уверен, что они устояли. Сказать по правде, ему даже захотелось забросить их, ценности, куда подальше. Тем более – принципы. Пусть, пусть предстанет перед ним ангел с платиновыми волосами и проворкует, наклонившись доверительно: «Хочешь? Задорого?» И он скажет осипшим от жажды и решимости голосом: «Хочу! Беру! За любую цену!» И последует за ангелом, в бездну неба или в иную бездну, потому что не нырнув, не изведаешь ее, не испытаешь, не испытав –  не постигнешь, куда ведет сей изгиб судьбы – вверх или вниз.

Славик снова достал из кармана мокрый уже от пота китайский носовой платок, вытер им увлажнившиеся глаза, высморкался, сделал задержку дыхания, резко выдохнул и нормальным уже человеком принялся подбивать кассу. Жизнь продолжалась, как и прежде, но ощущение от проносящейся мимо него на огромной скорости какой–то ее части было неожиданно новым и пьянящим. Но более всего возбуждала мысль, что все еще в его воле – наблюдать за ней как бы со стороны, или же, оседлав, унестись с ней вместе туда, где все, несомненно, иначе и лучше. Да, он был хозяином своей судьбы.

Оторвавшись от кассы, Славик оглядел пустой магазин и улыбнулся широкой хозяйской улыбкой.

Папиками не рождаются

Чаще всего девушки и женщины – если кто–то различает между этими существами хоть какую–то не условную разницу – заходили в магазин и, замечая за прилавком Славика, сразу делали вид, что совершенно случайно ошиблись дверью, попали не туда (а куда – туда?) и вообще не вполне понимают, что происходит.

При этом в разговор они не вступали, бегло осматривали экспозицию, фиксируясь взглядом на самых волнующих ее местах, и бегло же покидали помещение. Или же на вопросы: «Чем вам помочь? Что показать?», – ответствовали: «Спасибо, сама все увижу!» И у всех без исключения во взглядах читалось: помочь не сможешь, а что мне надо – не твоего ума дело.

– А чьего же ума это дело, – встречным вопрошающим хуком мысленно отвечал Славик каждой такой умнице, – если на нас двоих один лишь ум, да и тот, естественно, мой?

Ну, пожалуй, тут он несколько преувеличивал свой умственный потенциал, хоть и был выпускником зоотехнического факультета аграрного техникума, но, в общем, не слишком далеко блуждал от истины. Нет, Славик не был гендерным террористом или женоненавистником. Нет, отнюдь, женщин он любил. А так же любил он девушек – если, опять же, кто–то улавливает тут существенную разницу. На этой почве у него с женой даже периодически возникала напряженка. Но больше всего он любил и ценил равноправные отношения, и когда в магазине появлялась женщина или девушка… ну, в общем, кто–то из них, все равно, тем более что разницы–то практически и нет, с которой можно было поговорить, он с радостью это делал. Он с удовольствием делился своими знаниями, познаниями, навыками и опытом, обстоятельно и подробно отвечал на вопросы и бывал просто счастлив, когда девушки или женщины, ну, вы знаете кто, его понимали. И ни разу он не допустил, чтобы служебные отношения переросли во внеслужебные, тут его жена как раз была не права, зря она предавалась фантазиям даже более буйным, чем у самого Славика.