Sex в большой политике

У меня был классический случай на «Барьере» у Соловьева. Моим противником был Рогозин. Он талантливый оратор: складненький, энергичный, глаз веселый, горит. Я не раз сталкивалась с ним на дружеских пирушках. Свой парень, все знает, все понимает, очень светский, не хочет никаких революций, никаких трагедий, не рвет на себе рубаху, желает буржуазной жизни и любит посещать иностранные государства, прежде всего развитые и демократические, которые захватывают Россию.

Я рассчитывала на жесткую, но красивую идеологическую дуэль. И вдруг на меня хлынул поток чернухи. Меня обвинили во всех грехах перестройки: в приватизации, в шоковой терапии, в дефолте и в том, что я меняю партии, как кофточки, а кофточки мне не идут, мне к лицу кимоно. Ни смысла, ни содержания, сплошные эмоции и хамство. Рогозин напирает, я молчу. А что делать? Мой голос выше, такого большого Рогозина мне не перекричать. Остается ждать, пока он выдохнется. Когда же он наконец устал, меня хватило на фразу:

– Вы занимаетесь демагогией, вместо того чтобы разговаривать по существу.

Так себе фраза. Вялая, никакая. На этом первый раунд закончился. В перерыве я сидела и тихо умирала. Единственное, за чем следила, – за спиной. Чтобы была идеально прямой. Идеально прямая спина обеспечивает спокойное выражение лица. Попыталась еще и улыбнуться. Не получилось.

Прозвенел гонг на второй раунд. Я вернулась к барьеру. Рогозин – тоже. Энергичный, отдохнувший, довольный. И тут меня накрыло. Говорят, я несла что-то про националистическую морду, которую растопчут сапогами три миллиона моих избирателей, про мужиков, которые достали всех в политике и которых надо гнать из нее поганой метлой. В общем, ни содержания, ни смысла, сплошные эмоции и хамство. Точь-в-точь Дмитрий Олегович в первом раунде. Все хамы совершенно теряются от зеркального хамства. И Рогозин растерялся. Что-то снова промычал про Гайдара и Чубайса. Я развернулась и пошла с ринга. Соловьев опешил:

– Ира, вы куда?

– За Гайдаром и Чубайсом.

Зал зааплодировал. Потом при монтаже все это вырезали. Жаль, интересно было бы посмотреть на себя со стороны в таком состоянии. На кого становлюсь похожа? Друзья уверяют, что на пантеру. Враги – что на базарную бабу. Лучше, чтобы на пантеру. Я обожаю этого зверя. Иногда мне очень хочется в него превратиться, как Настасья Кински в фильме «Люди-кошки». Ну хоть на минуточку. Одним прыжком мягко взять высоту. Преодолеть тяжесть собственного тела.

Аплодируем, аплодируем… кончили аплодировать

Наши журналисты – неизлечимые зануды. Одни и те же вопросы из года в год, из интервью в интервью. Список этих вопросов куцый, как тюремное меню. Их задают и матерые волки, и клонированные овцы:

– А вы ребенка видите?

– А если выбирать между семьей и работой, что для вас важнее?

– А женщина в России может стать президентом?

Вечная убогая вариация на тему «женщина и политика – две вещи несовместные». Класть асфальт? Пожалуйста. Бороздить космические просторы? Пожалуйста. Ловить преступников? Пожалуйста. Снайпер, укротительница, военный репортер? Пожалуйста. А в политику – извини. Потому что власть. Однажды последний вопрос мне задал в программе «Времена» Владимир Познер, наш свободный, как гербовый орел, ВВП российского телевидения. Я привычно поставила заезженную пластинку про многовековую традицию женского правления в стране, про княгиню Ольгу (между прочим, ввела христианство), про Елизавету Петровну (между прочим, отменила смертную казнь), про Екатерину Алексеевну, чье самое долгое в русской истории царствование – тридцать три года, между прочим, назвали «золотым веком». Владимир Владимирович меня прервал:

– Что вы заладили – Екатерина Великая, Екатерина Великая… Она мужа убила!

Я бы решила, что в этот момент он себя представил покойным императором, которому похотливая немка не дала поправить страной, если бы не заметила, как на красивом породистом лице мелькнула и тут же спряталась мальчишеская улыбка.

Леонид Парфенов – единственный, кто заложился в памяти как виртуозный интервьюер. Я пришла к нему на программу за полчаса до полуночи и за полчаса до окончания парламентской кампании. Напряженная, злая, зацикленная. Он предложил мне прилечь на диван. Я послушалась и… поплыла. Мы о чем-то болтали, о чем-то душевном и далеком от идеологической борьбы, бюллетеней, электората. Под занавес он задал незатейливый вопрос о моей мечте. И я выдала:

– Всю жизнь мечтаю, чтобы ноги были длинные-длинные, а волосы белые-белые, а глаза голубые-голубые, а талия – во-от такусенькая, а грудь – во-от такущая. Но ничего этого нет. И никогда не будет.

Это был класс: так расслабить политика на финише предвыборной гонки!

Самый безобидный жанр – ток-шоу для домохозяек. Все они посвящены горькому открытию, что мужчина – совсем не то же самое, что женщина, и тому, как с этим его пороком бороться. На этих передачах есть свой шоколадный набор вопросов, от которых меня уже тошнит:

– Кто из политиков кажется вам наиболее сексуальным?