Сезанн

Между тем Сезанн-отец принужден был убедиться в неспособности своего сына ко всему, что касалось “денежных” дел. Уступая настоятельным просьбам юноши и мольбам, и стенаниям своей жены, он в конце концов дал согласие на отъезд своего Поля в Париж в тайной надежде, что тот “не преуспеет” в живописи и возвратится в банк.

Итак, в 1861 году Сезанн в сопровождении отца и сестры Мари прибыл в столицу. Все трое поселились в отеле на улице Кокийер. Сделав несколько визитов к старым знакомым, отец и дочь возвращаются в Экс, а Поль остается, предоставленный наконец самому себе и снабженный небольшим кредитом в торговом доме Ле-Иде – парижского представителя банка Сезанна и Кабасоля. Кабасоль – имя того кассира, которого Сезанн-отец сделал своим компаньоном, учитывая его практическую сметку в жизни. И вот Кабасоль, вместо того, чтобы бегать за девочками, посвятил изучению кредитоспособности своих сограждан все свои досуги, проводя их в кафе Прокоп – месте встреч деловых людей Экса. Его осведомленность была так велика, что когда у окошечка банка появлялся какой-нибудь клиент, Сезанн, чтобы убедиться в его платежеспособности, обращался к верному Кабасолю: “Ты слышишь, о чем просит мосье? Есть у тебя деньги в кассе?”

II. В Париже (1861–1866)

По приезде в Париж Сезанн устремился к Золя. «Я видел Поля!!! – писал другу Байлю будущий автор «Oeuvre» – Я видел Поля, понимаешь ли ты это, понимаешь ли ты всю музыку этих трех слов?” Два друга “страстно обнялись”.

Золя в то время жил на улице Сен-Виктор, недалеко от Пантеона. Чтобы быть ближе к нему, Сезанн снял комнату в меблированном отеле на улице Фейантин.

Днем Золя уходил в доки, где он занимал небольшую должность; Сезанн же посещал Швейцарскую академию на набережной Ювелиров. Все вечера друзья проводили в комнате Золя, где, как некогда в Эксе, они беседовали об искусстве и литературе.

Золя позировал Сезанну для портрета, но из этого этюда ничего не выходило и юный живописец, уже близкий к отчаянию, поспешил уничтожить полотно.

– Я порвал твой портрет; нынче утром я хотел его прописать, но так как он становился все хуже и хуже, я его уничтожил…

Между тем по-видимому их совместная жизнь не вполне оправдала те надежды, которые они на нее возлагали. Возможно, что их взгляды на живопись слишком разошлись и что “болтать вдвоем, как в былые времена, с трубкой в зубах и стаканом в руке” уже не было в глазах Сезанна такой “чудесной штукой”, как это казалось Золя. Недаром в письме, датированном 1862 годом, Золя говорит Сезанну: “Париж был неблагоприятен для нашей дружбы… Все равно ты неизменно остаешься моим другом…”

Это письмо Сезанн получил в Эксе. Утомленный Парижем, он ощутил потребность вновь приобщиться к родной земле. Его ожидал там сюрприз. Отец, который теперь больше чем когда-либо был настроен против живописи, не пожелал и слышать о Париже и снова взял сына к себе в банк.

– Эх, мой милый Поль, на что тебе живопись? Неужели ты воображаешь, что сумеешь лучше сделать то, что так божественно создано природой?! Для этого надо быть большим дуралеем!

Уступая, как всегда, желанию отца, Сезанн старается заставить себя заинтересоваться бухгалтерией. Чтобы внести какое-нибудь разнообразие в монотонность работы, на которую он был обречен, он покрывает рисунками и стихами поля гроссбуха. Так появилось его двустишие:

Сезанн, банкир, глядит, стирая в страхе пот,
Как за конторкою художник в нем растет.

(Перевод сделан Вс. Рождественским)

Порой, не в силах противостоять порывам вдохновения, он исчезал из конторы и убегал в Жаз де-Буффан[3](“Убежище ветра”) и там на стенах зала писал огромные композиции; таковы его четыре больших панно, которые из школьничества он подписал именем Энгра[4].

Наконец наступил день, когда отец, который уже не мог далее, не применяя насилия, противиться столь явно выраженному призванию сына, разрешил ему возвратиться в Париж.

Сезанн, которого разлука заставила забыть недавние недоразумения и размолвки, был в восторге от встречи со своим дорогим Золя. Он селится на бульваре Сен-Мишель, против Горного института, снова посещает швейцарскую мастерскую и сближается с Писсарро, Гильомэном и Олле, который знакомит его с Гильмэ.

Его переписка с родными носит, как всегда, очень сердечный характер, но в ней появляются некоторые трещинки из-за этой “проклятой” живописи.

Горя желанием проявить свое дарование, Сезанн держит вступительный экзамен в Академию художеств. Он проваливается. Один из экзаменаторов – Моттез – так объясняет причину его неудачи: “У Сезанна темперамент колориста; к несчастью, он впадает в крайности”.