Сезанн

Так в кого он влюбился? Тут дело усложняется. Биографам Сезанна пришлось извести немало чернил и хорошенько поломать голову над решением этой загадки. Итак, апостол современной живописи вдруг влюбился. А ведь Сезанн отнюдь не был донжуаном. Скорее, наоборот — он был робким мужчиной со слабо развитой сексуальностью, которую, кроме всего прочего, подавляли царившие в родительском доме строгость нравов, насаждаемая с детских лет религиозность и католическая традиция. Любой физический контакт был ему в тягость, но его творчество предоставляет массу свидетельств того, что вихри чувственности не оставляли его равнодушным: женщина была для него восхитительным запретным плодом, существом из другого мира. Между тем, подобно большинству тогдашних мужчин, он время от времени посещал публичные дома. Вот что он писал Золя летом 1885 года: «Моя жизнь протекает в полной изоляции. Я не бываю нигде кроме борделя — либо в городе, либо где-то ещё. Да, я плачу за это деньги, как ни грязно это звучит, но мне необходима разрядка, и такой ценой я её получаю».

Кто же она, его пассия? Кое-кто считает, что она была служанкой, и даже называет её имя — Фанни. Но разве служанкам пишут такие письма? Может быть, это одна из жительниц Экса или Марселя? Это предположение больше похоже на правду. Не исключено, что речь идёт о замужней женщине, супруге какого-нибудь знатного горожанина. По-видимому, они состояли в переписке, содержание которой до нас не дошло, а Золя по просьбе Поля служил посредником в их эпистолярном общении.

«Прошу тебя оказать мне одну услугу, — пишет Сезанн 14 мая 1885 года, — она не составит тебе большого труда, а для меня имеет огромную важность. На твоё имя будут приходить письма, предназначенные мне, и их надо будет пересылать мне по почте на адрес, который я сообщу тебе позже. То ли я потерял рассудок, то ли пребываю в здравом уме… Trahit sua quemque voluptas[187]! Я рассчитываю на твою помощь и молю отпустить мне грехи: да будут благословенны мудрецы! Не отказывай мне в этой услуге, я просто не знаю, к кому ещё обратиться».

Заканчивалось письмо полусмущённым, полушутливым постскриптумом: «Я человек маленький и не могу оказать тебе никакой услуги, но поскольку из нас двоих я уйду из жизни первым, то замолвлю за тебя словечко перед Всевышним, чтобы выхлопотать тебе тёплое местечко»[188].

По всей видимости, дело было серьёзным. Совсем неопытный в амурных делах, Сезанн к тому же ещё не умел скрывать свои чувства. Вскоре уже все вокруг знали, что он влюбился. Пусть имя предмета его любви так и осталось в тайне, близкие сразу почуяли опасность. И в первую очередь, естественно, Гортензия. По сути, Гортензия была ему никем. Её с Сезанном связывал только общий ребёнок, статуса законной супруги она не имела. Если он её бросит, она останется ни с чем. У неё началась паника. Ни о какой ревности тут, видимо, речи не было. Их чувства давным-давно угасли. Но разве 16 лет совместной жизни могли закончиться таким вот образом? Сестра Сезанна, Мария, приняла сторону Гортензии: хотя та никогда ей не нравилась, но шашни брата с какой-то женщиной на стороне нравились ещё меньше. Эта сексуально неудовлетворённая (пусть сама она о том и не подозревала, но полчища гормонов бушевали в ней и бомбардировали неприступную крепость её невостребованной девственности) и злющая старая дева объявила Полю настоящую войну. Он с трудом продержался месяц, а затем сбежал из дома, найдя приют у Ренуаров в Ла Рош-Гийон. Гортензия последовала за ним. Художник пытался делать вид, что у них всё в порядке, но ему это плохо удавалось. Он попросил Золя пересылать ему корреспонденцию, если таковая будет, на адрес почтового отделения Ла Рош-Гийон до востребования. Он ждал новостей от своей возлюбленной, а сам забрасывал Золя письмами, в которых просил вновь оказать ему гостеприимство в Медане. Неужто его план провалился? Сезанн перестал ходить на почту. «Какой же я кретин!» — заметил он в момент просветления. От дамы его сердца никаких вестей так и пришло. Не исключено, что чувства Поля были безответными. И июля, потеряв всякую надежду, он уезжает из Ла Рош-Гийон в Виллен, поближе к Медану. Золя сообщил Полю, что в настоящий момент крайне затруднительно принять его у себя. Сезанн заметался в поисках места в гостинице: дело происходило накануне 14 июля[189]. Он совершенно обезумел. В конце концов он оказался на каком-то постоялом дворе в Верноне и начал подумывать о возвращении в Экс. Вернуться домой, увидеть её. Страдания его были ужасны.