– Он лишь сказал, что твоя обязанность – выполнять приказы, а не отдавать их. На что я вежливо напомнила о генерале Джордже Армстронге Кастере, который не прислушался к совету своих разведчиков-индейцев, и о том, что из этого вышло[5]
. Он меня понял. Урок, который ты преподал сегодня, слишком поучителен, чтобы наказывать тебя, однако мне пришлось обзвонить массу важных шишек, прежде чем все утряслось. – Она начала споласкивать волосы. – И ты, между прочим, не услышал ни слова из этого. Президент приказала мне наорать на тебя, я наорала – и хватит об этом. Потри мне спину, пожалуйста.– Можешь так орать в любое время, – разрешил я. Со спины она была прекрасна. Почти так же, как спереди.
Нежно, но решительно Лиз развела мои руки.
– Я же сказала – потом. Просто займись моей спиной. Что-то в ее голосе остановило меня.
– Хорошо.
Я сосредоточился на изгибе позвоночника, восхитительных маленьких позвонках, взбегающих вверх под ее нежной розовой кожей. Я начал нежно массировать каждый по очереди, демонстрируя верх мастерства.
– М-м-м, – простонала Лиз, потом снова: – М-м-м-м-м-м! – Через некоторое время она мягко добавила: – Ладно, теперь неофициальная часть. Ее даже я не слышала. Президент пригласила к телефону премьер-министра Дюбуа и дала ему нагоняй. Как осмелился он послать ноту протеста? Его офицер подвергал опасности жизни американцев. Его офицер оказался неквалифицированным и неподготовленным. От его офицера столько же пользы, как от пластикового Христа на приборной доске. Если Квебек хочет участвовать еще в каких-нибудь боевых операциях, то ему придется тщательнее готовиться к совместным действиям. И так далее в том же духе.
– Она действительно высказала все это? – удивился я.
– Даже больше. Честно говоря, она хватила через край.
– Выглядит не очень политично.
– О, как раз политично. После отделения квебекцы так задрали нос, что с ними практически невозможно иметь дело. Этот случай сбил с них спесь. Дюбуа, наверное, проиграет выборы, что совсем не расстроит президента. Она его ненавидит. Но даже если и выиграет, все равно лицо он потерял. Нет, дорогой, хотя президент и разозлилась, как чертовка, она достаточно проницательна, чтобы обернуть это к своей политической пользе.
– Теперь я понимаю, почему ее называют Тедди Рузвельтом в юбке.
– Рузвельт носил пышные усы, – заявила Лиз. Она снова развернулась лицом ко мне. – Президент также просила передать тебе личное послание.
– Правда?
– Она сказала: «Поблагодарите его от меня. Так сильно я не смеялась с тех пор, как вице-президент обозвала шутом русского премьера». Послушай меня, дорогой. Я люблю тебя. Что бы там ни болтали в новостях, ты ничего никому не должен, и я не должна, и президент тоже. – Лиз рассмеялась и добавила: – Только на публике об этом говорить не надо. Даже президентский зонтик имеет ограниченные размеры.
Позже, ночью, в тишине нашей спальни, я спросил: – Я действительно доставил тебе массу неприятностей?.
Лиз ответила не сразу, но в конце концов согласилась: – Да. Но это хорошие неприятности, – Лиз?.. – Она повернулась на бок, чтобы посмотреть на меня.
– Мне знаком этот тон. Опять маленький мальчик. Что случилось на этот раз?
– Все время, пока мы вместе, я ничуть не сомневался, что ты любишь меня, но… никогда не мог понять почему.
Лиз задумалась.
– Потому что это проще, чем не любить тебя.
– Нет, – настаивал я. – Не надо шутить.
– Я не шучу, Джим. Я пробовала разлюбить тебя. Однажды. И не смогла. Мы оба несчастны. Так проще. – Она посмотрела на меня. – Это не совсем то, что тебе хотелось услышать, да?
– Я не знаю, что мне хочется услышать. – Я в задумчивости почесал ухо. – Просто интересно, почему мы так подходим друг другу.
– Потому что подходим, – ответила она. – Мне нравится, что мы подходим друг другу.
– И? – продолжал настаивать я.
– – Разве этого не достаточно, Джим?
Она посмотрела на меня таким чистым взглядом, что мне оставалось только кивнуть и согласиться.
Но этого не было достаточно, потому что я по-прежнему не понимал и по– прежнему хотел понять. Хотя иногда лучше всего оставить все как есть. Принимать то, что имеешь, и быть благодарным.
Я замолчал и сконцентрировался на том, чтобы быть благодарным.