Сезон Маршей

Потомок Роберта Хартли, сэр Николас Хартли, сошел со ступенек южного крыльца навстречу небольшому кортежу, остановившемуся на посыпанной гравием дороге. Это был крупный мужчина с могучей грудью и густой копной седых волос. У ног его прыгала пара сеттеров. Дуглас выбрался из второй машины и, протянув для рукопожатия руку, пошел навстречу хозяину. Поздоровались мужчины сердечно, как два соседа, регулярно навещающих друг друга на протяжении не менее пятидесяти последних лет.

Хотя уже смеркалось и температура вряд ли превышала сорок градусов, Хартли предложил совершить короткую прогулку по своим владениям. Он не работал, а свободное время посвящал почти исключительно составлению истории поместья, так что вниманию Дугласа Кэннона была предложена небольшая, но насыщенная деталями лекция. Экскурсанта и его гида сопровождали два агента Специальной службы, от которых не отставали и собаки.

Мужчины полюбовались южным фасадом дома, над которым трудился норфолкский мастер-каменщик Роберт Лайминдж, прошли мимо поросшего глицинией восточного крыла с большими ажурными окнами и фламандскими фронтонами, осмотрели оранжерею, где переживали холодные месяцы апельсиновые и лимоновые деревья. За окруженным каменной стеной садом раскинулся олений парк, число животных в котором достигало в былые времена трех сотен. С южной стороны к особняку примыкали конюшни и коттеджи для прислуги. На вершине небольшого холма, выделяясь строгим силуэтом на фоне темнеющего неба, стояла возведенная пять столетий тому назад церковь святой Маргариты. Внизу, под холмом, лежали руины современной ей деревушки, покинутой ее жителями после прихода чумы.

К тому времени, когда экскурсия завершилась на том же месте, откуда началась, солнце окончательно спряталось за горизонтом. Льющийся из окон свет выхватывал из темноты отдельные участки дорожки. Мужчины прошли в дом и оказались в большом холле. Здесь внимание Дугласа привлекли мозаичное стекло пятнадцатого века, портреты предков Хартли в потемневших от времени рамах и дубовый письменный стол под окном. Посол заслужил уважение хозяина тем, что первым из всех побывавших здесь американцев отнес данный предмет мебели к эпохе фламандского Ренессанса.

Миновав украшенный тонкой лепниной обеденный зал, они попали в гостиную и, остановившись посредине комнаты, отдали должное оригинальным потолочным узорам в форме роз, кистей винограда, груш и гранатов.

— А вот эта панель посвящена диким птицам, обитавшим по всему здешнему побережью, — сказал Хартли, вытягивая длинную, как ружье, руку. — Как видите, здесь и куропатка, и фазан, и вальдшнеп, и ржанка.

— Великолепно, — прокомментировал Дуглас Кэннон.

— Я могу рассказывать весь вечер, но вы должно быть устали, — сказал Хартли. — Позвольте проводить вас в вашу комнату. Там вы сможете освежиться и немного отдохнуть перед обедом.

Они поднялись по центральной лестнице и прошли по длинному коридору с несколькими закрытыми дверьми. Наконец Хартли ввел гостя в Китайскую спальню. Центральное место в ней занимала большая кровать восемнадцатого века. На полу лежал яркий плетеный коврик. Рядом с кроватью стояли черный лакированный шкафчик и резной чиппендельский стул.

На стуле, спиной к двери сидел мужчина. При появлении Хартли и Кэннона он поднялся, и на мгновение послу показалось, что он видит собственное отражение в слегка затуманенном стекле. Дуглас даже открыл рот, когда «отражение» встало и протянуло руку. Незнакомец едва заметно улыбнулся, явно наслаждаясь произведенным впечатлением. Ростом, сложением и даже прической — редкие седые волосы были пострижены и зачесаны точно так же, как у Дугласа — он ничем не отличался от посла. И цвет лица был тот же — как у человека, много времени проводящего на открытом воздухе: красные щеки, морщины, большие поры. Отличие заключалось в более тонких чертах и слегка суженных глазах, но в целом эффект получался ошеломляющим.

Боковая дверь открылась, и в комнату вошли Майкл Осборн и Грэм Сеймур. Едва взглянув на тестя, Майкл расхохотался.

— Посол Дуглас Кэннон, позвольте представить вам посла Дугласа Кэннона.

Дуглас покачал головой.

— Чтоб мне провалиться.

Всю вторую половину дня Ребекка провела, наблюдая за птицами. В Нофолке она была уже три дня, живя в небольшом фургоне на берегу неподалеку от Шерингема. За это время исходила все побережье, от Хэнстона на западе до Кромера на востоке, снимая на камеру и фотографируя всех водившихся здесь в изобилии птиц: зуйков и кроншнепов, куропаток и красноножек. Раньше ей никогда не доводилось бывать в здешних местах, и теперь, гуляя по холмам и низинам, она ловила себя на том, что забывает о приведших ее сюда причинах. Солончаки, бухты, приливы и отливы, меняющие застывший ландшафт, протянувшийся от горизонта до горизонта пустынный, выровненный морем берег — прекрасное, волшебное место.