Сезон Маршей

Жан-Поль Делярош снял маленькую квартирку в старом жилом доме с видом на бухту. В столице Португалии ему довелось побывать только однажды и очень недолго, и потому перемены, связанные с обустройством на новом месте, дали импульс его творческой активности. Такого подъема он не знал уже многие годы. Делярош принимался за работу с раннего утра и откладывал кисть только далеко за полдень, прилежно перенося на холст церкви, площади и рыбацкие лодки у набережной. Владелец одной известной картинной галереи, увидев его работы, предложил выставить их у него. Делярош, приняв визитную карточку, осторожно опустил ее в карман и сказал, что подумает.

С наступлением ночи он выходил на охоту. Подолгу стоял на балконе, выискивая признаки наблюдения. Часами гулял по улицам, стараясь заставить преследователей ошибиться и проявить себя. Выезжал из города на велосипеде, выманивая возможных наблюдателей на открытое пространство. В своей квартире он установил «жучки», чтобы знать, побывал ли в ней кто-то в его отсутствие. Наконец, в последний день ноября, Делярош согласился с тем, что за ним не следят.

Вечером он отправился на ужин в хорошее кафе.

И впервые за тридцать лет не взял с собой оружия.

В декабре Делярош взял в агентстве «фиат»-седан и поехал во Францию. Бреле, старую рыбацкую деревушку на бретонском побережье, он покинул больше года назад и с тех пор в ней не показывался. Переночевав по пути в Биррице, Делярош к полудню следующего дня добрался до Бреле.

Оставив машину на стоянке, он прогулялся по деревне. Его никто не узнавал. В булочной мадмуазель Тревон подала хлеб, если удостоив покупателя небрежным «бонжур». Мадмуазель Плоше, прежде беззастенчиво флиртовавшая с ним, теперь, не произнеся ни слова и не улыбнувшись, отрезала ветчины, взвесила кусок козьего сыра и поспешила попрощаться.

Делярош направился в кафе, где собирались после ланча старики. Там он спросил, не видел ли кто в деревне ирландку: черные волосы, хорошие бедра, милое личико.

— Есть у нас ирландка. Живет в старом доме возле мыса, — сказал краснощекий хозяин магазина по имени Дидье. — Там же, где жил тот сумасшедший, Solitaire.

Когда Делярош сделал вид, что не понимает смысла последней ремарки, Дидье лишь рассмеялся и указал, как пройти к коттеджу. Потом он спросил, не хочет ли гость отведать с ними вина и оливок. Делярош покачал головой и сказал:

— Non, merci.

Проехав вдоль берега, Делярош остановился в двухстах ярдах от домика. Из трубы поднимался и, подхваченный ветром, таял дымок. Он сидел в машине, пощипывая хлеб и сыр, наблюдая за коттеджем и разбивающимися о скалы волнами. Один раз в окне мелькнули ее черные волосы.

На память пришли слова, сказанные Майклом Осборном в тот вечер, перед расставанием. Она заслуживает худшего. Осборн был слишком добродетелен, слишком приличен, чтобы осудить Монику на смерть, но Делярош почему-то подумал, что знает, каковы его истинные чувства. Убийство Моники было платой, пусть и неадекватной, за то, что Майкл подарил ему свободу. То маленькое дело в Вене даже доставило ему удовольствие — Моника была ему крайне неприятна. К тому же она видела его лицо.

Ребекка вышла на террасу и, сложив руки на груди, смотрела на заходящее солнце. Хочет ли она видеть меня? Или предпочитает держаться от меня подальше, чтобы не вспоминать кошмарное прошлое? Проще всего было бы развернуться, уехать и забыть о ней. Вернуться в Лиссабон, к своей работе. Принять приглашение хозяина галереи и выставить картины.

Делярош повернул ключ. Долетевший издалека звук мотора заставил ее повернуться. Рука машинально скользнула под свитер. Вот что значит прятаться, подумал Делярош. Она все еще пугается резких звуков и тянется за оружием. Ему было хорошо знакомо это чувство.

Ребекка долго смотрела на машину. Наконец губы ее сложились в подобие улыбки. Потом она снова повернулась к морю и стала ждать. Делярош включил передачу и вывернул на дорогу, ведущую к дому.