Сезон Маршей

Впервые за много лет — наверно потому что подсознательно он допускал возможность развития событий по наихудшему сценарию — Майкл подумал о матери. Его воспоминания о ней были, скорее, воспоминаниями любовника, а не сына: римские кафе, прогулки по берегу Средиземного моря, обеды в греческих тавернах, ночные восхождения на Акрополь. Отец иногда пропадал неделями, и они не получали от него ни весточки. Возвратившись домой, он ни слова не говорил о том, где был и что делал. Мать в отместку разговаривала только на итальянском, который отец понимал очень плохо. Еще она мстила ему тем, что приводила домой мужчин и никогда не скрывала это от сына. Часто она говорила Майклу — то ли в шутку, то ли всерьез, — что его настоящий отец богатый сицилийский землевладелец, от которого он унаследовал смуглую кожу, черные волосы и длинный прямой нос. Тайна ее измен, разделенная на двоих, неким мистическим образом связала мать и сына. Она умерла от рака груди, когда ему исполнилось восемнадцать. Отец знал, что у жены и сына есть от него секреты — обманывая других, он и сам оказался обманутым. После смерти Анастасии они не разговаривали почти целый год.

Мысли перескочили на Кевина Магуайра. В ИРА с изменниками не церемонились: жестокие пытки и пуля в затылок — другого наказания не существовало. И тут же подумалось: кого на самом деле предал Магуайр, ИРА или его, Майкла? Он прокрутил в памяти события вечера. Две машины, красный «форд» и синий «воксхолл». Два пропущенных Магуайром места встречи, набережная реки Лаган и Ботанический сад. И сам ирландец, возбужденный, потеющий, не выпускающий изо рта сигареты. Почему он нервничал? Подозревал, что за ними следят? Или чувствовал вину перед связником, которого собирался подставить?

Свернув с шоссе на проселок, машина запрыгала, закачалась. Майкл невольно застонал — боль от сломанных ребер пронзила, как удар ножа.

— Не беспокойтесь, мистер Осборн, — раздался мужской голос. — Потерпите еще немного, нам уже недалеко.

Минут через пять «ниссан» остановился. Багажник открыли, и Майкл почувствовал порыв холодного, сырого ветра. Двое мужчин подхватили его под руки, вытащили и поставили на ноги. Шел дождь, и капюшон не спасал — каждая капля била по голове, как молоток. Майкл попытался сделать шаг, но колени не держали — ноги подкосились, и он стал падать. Похитители успели поймать его раньше, чем он встретился с землей, и потащили к каменному коттеджу. Комнаты… коридоры… двери… Ноги волочились по дощатому полу. Наконец его посадили на жесткий стул с прямой, как доска, спинкой.

— Когда дверь закроется, мистер Осборн, можете снять капюшон. Здесь есть теплая вода и полотенце. Умойтесь. С вами хотят поговорить.

Майкл стащил заскорузлый от засохшей крови мешок и зажмурился — яркий, резкий свет полоснул по глазам. Из мебели в комнате были два стула и стол. Цветистые обои на стенах, местами отклеившиеся и провисшие, напомнили о гостевом коттедже в Кэннон-Пойнте. На столе стоял эмалированный тазик с водой. Рядом с ним лежала тряпка и маленькое зеркальце. В двери был «глазок» — возможно за ним наблюдали.

Майкл взял зеркальце. Глаза заплыли — остались только узкие щелочки. Под глазами синяки. Левая бровь рассечена — придется накладывать швы. Если выберешься живым, мысленно добавил он. Разбитые в кровь губы распухли. На правой щеке внушительная ссадина. Волосы слиплись от крови. Зеркало они дали ему умышленно. В ИРА изучали искусство допроса — они хотели, чтобы он, взглянув на себя, изуродованного и беспомощного, пал духом, сдался. Подобную методику британцы десятилетиями опробывали на бойцах ИРА.

Майкл осторожно снял пальто и подтянул рукава свитера. Намочил в воде тряпку и начал обрабатывать лицо, стирать кровь с глаз, губ, носа. Потом, склонившись над тазиком, смыл кровь с волос. Аккуратно причесался. Снова посмотрел на себя в зеркало. Вид не улучшился, черты не обрели прежнюю симметричность, но крови почти не осталось.

В дверь стукнули.

— Надень капюшон, — приказал голос.

Майкл не шелохнулся.

— Я сказал, надень капюшон, мать твою…

— Он перепачкан кровью. Мне нужен чистый.

За дверью послышались тяжелые шаги и сердитые крики. В комнату ввалился мужчина в балаклаве. Подойдя к столу, он схватил грязный мешок и напялил на голову пленнику.

— В следующий раз, когда я скажу надевай, надевай, — прорычал он. — Понял?

Майкл промолчал. Дверь закрылась, и он снова остался один. Им не удалось навязать ему свою волю, а значит, победа за ним.

Прошло минут двадцать. Майкл сидел на стуле, с пропахшим его собственной кровью капюшоном на голове. Он слышал голоса, а однажды до него долетел отдаленный крик. Наконец дверь снова распахнулась. В комнату вошел мужчина. Майкл слышал его дыхание и чувствовал его запах: сигарет, тоника для волос и женского одеколона, напомнившего ему о Саре. Мужчина опустился на второй стул. Должно быть он был крупного сложения, потому что стул под ним заскрипел.

— Можете снять капюшон, мистер Осборн.