Сезон мести

Порфирий Петрович Мамин шел на вербовку сам. В его жизни явно не хватало событий. Не то чтобы с ним ничего не происходило, нет, но события были какими-то будничными, пресными. Утром он знал, что съест за обедом, а в обед знал все про ужин. Единственным разнообразием была работа. Будучи курьером, Порфирий встречался со многими людьми и искал приключений. Правда, люди интересовались прежде всего доставкой своего груза и корреспонденции, так что приключения были только во сне.

Но один раз, возвращаясь поздно вечером домой, он стал случайным свидетелем драки с поножовщиной. Трое парней выясняли отношения, и одного из них пырнули ножом. Любопытный Порфирий подошел к раненому, перевернул его, вытащил из тела нож и, закрыв рукой рану, попытался остановить кровь.

Кто-то вызвал милицию, и приехавшие опера, увидев перепачканного кровью Порфирия, а также валяющийся рядом нож, забрали его с собой.

Естественно, первым подозреваемым в этой классической схеме был Порфирий Мамин. Он провел в обезьяннике райотдела двое суток, проклиная тот день, когда решил пройтись по этой улице. Кроме того, его били, ожидая услышать «чистосердечное признание». В конце вторых суток, после «ласточки» и «слоника», Порфирий во всем сознался. А так как потерпевшего он совсем не знал, то в качестве мотива рассматривалась попытка ограбления. То, что покойный, к слову, спившийся алкоголик, был неоднократно судим, никого не смутило. На третьи сутки Порфирию стало плохо, и его вывезли под конвоем в больницу. От усердия оперов у него открылось внутреннее кровотечение, и его срочно прооперировали.

Операцию делал профессор Голицын. Порфирий был ему интересен, и он попросил своего сына, молодого оперуполномоченного Антона, разобраться. Сам же позвонил прокурору и договорился, что Порфирий до полного выздоровления пробудет хоть и под охраной, но у него в стационаре. Антон, вникнув в суть дела, сразу же понял, что это самооговор. Он обратился к своему шефу майору Дубцову с просьбой о более тщательном расследовании. Майор сначала отказал, ссылаясь на то, что убийство – это дело прокуратуры, но, учитывая связи семьи Голицыных, согласился дать Антону несколько дней на выяснение обстоятельств, при которых было совершено преступление. Антону понадобилось два дня, чтобы через свою агентуру и всевидящих пенсионеров, подробно описавших убийц, раскрыть это дело. Порфирий написал, что претензий к работникам отдела дознания не имеет, перед ним извинились и отпустили. То есть сняли конвой в палате.

После этого случая Порфирий возненавидел костоломов Мюллера и полюбил интеллектуалов Шелленберга. Но больше всего он возненавидел преступность – и непредвиденную, как в случае с ним, и организованную, как в случае со страной. И дал себе обет беспощадно с нею бороться! Он сам предложил своему спасителю Антону сделать его негласным осведомителем, то есть секретным сотрудником. Сексотом. Ничего личного. Хотя формулировка неверная. Все личное!!!

– …Ошибаетесь, дражайший Антон Януарьевич, ошибаетесь. Ну а о руководстве вашем и говорить нечего. О них в свое время один неглупый юрист сказал: «Узок круг этих революционеров, далеки они от народа». Маньяк наш, батенька, не из-за сокровищ их нафталиновых кровушку им пускает. Тут дело в другом. Коллекционеров в нашем городе пруд пруди. А коллекционеров с прошлым – единицы.

– Что это вы, Порфирий Степанович, заладили: «Прошлое, прошлое»? Либо обоснуйте свои выводы, либо идите сами знаете куда и не возвращайтесь, покуда чего-нибудь не нароете.