Сезон охоты на людей

Может быть, так получилось только в его воображении, но погода стояла идеальная. Была весна, начало мая, и жизнь с яростной силой проламывалась сквозь корку земли; повсюду торчали зеленые ростки и почки. Порой казалось, что в мире существовали только они вдвоем, а вся остальная земля пребывала где-то там, далеко внизу. А может быть, всем солдатам их последний отпуск представляется как необыкновенно чудесный и прекрасный?

– Вот, посмотри, – сказал Донни.

– Слишком темно.

– Говорю тебе, посмотри, – рявкнул он, впервые позволив себе резко заговорить со своим сержантом.

Суэггер смерил его печальным взглядом, но фотографию взял.

Он смотрел на Джулию, но не видел ничего. Впрочем он и так помнил этот снимок. Он был сделан где-то в лесу весной; ветер и солнце играли с волосами девушки. Она была одета в водолазку и улыбалась той улыбкой, при виде которой человека пронзает сладкая боль. Она казалась как-то особенно, необыкновенно чистой. Светло-соломенные волосы, белые ровные крепкие зубы, загорелое до смуглоты лицо, лицо человека, проводящего большую часть жизни на свежем воздухе. Она была очень красивой, эта девочка, не хуже любой фотомодели или кинематографической красотки. Боб почувствовал нечто похожее на потрясение, когда подумал о том жестоком факте, что никто и нигде не любил его, никто не будет горевать по нем и даже не испытает хоть какого-нибудь чувства, узнав о его смерти. У него никого не было. Впрочем, один престарелый адвокат из Арканзаса мог бы обронить пару слезинок, но у него были свои собственные дети и своя собственная жизнь, да и вообще старик, по всей вероятности, будет куда больше скорбеть об отце Боба, чем о самом Бобе. Вот такие дела…

– Потрясающая женщина, – сказал Боб. – Я могу открыть тебе секрет: она очень любит тебя.

– Наш медовый месяц. Скайлайн-драйв. Мой старый капитан дал мне аж шесть сотен долларов, чтобы я куда-нибудь уехал с нею, прежде чем придет приказ на меня. Выбил мне экстренный отпуск. На три дня. Он был великий парень. Я пытался вернуть ему деньги, но письмо вернулось назад с пометкой, что он, мол, оставил службу.

– Это паршиво. Похоже, что он был хорошим человеком.

– Его тоже достали.

– Так ведь все рано или поздно уходят со службы.

– Нет, я имею в виду совсем не то. Ему помог совершенно определенный парень, обладающий немалым влиянием, который вознамерился очистить мир. И мы попались под его метелку. Мне, несмотря ни на что, очень хотелось бы с ним повидаться. Коммандер Бонсон. Так вот вам, коммандер Бонсон, ваша маленькая победа. Вы в конце концов победили. Такие, как вы, всегда побеждают.

Вспышка. Зеленая, высоко. А затем по черному небосводу поплыли, снижаясь, еще два или три зеленых солнца.

– Приготовься, – скомандовал Боб.

Они услышали негромкое "понк-понк-понк": это в нескольких сотнях метров от них в трубы опустили три 81-миллиметровые мины. В следующее мгновение они со слабым посвистыванием взлетели в воздух, достигли апогея и начали по крутой кривой падать на землю.

– Прячься! – крикнул Боб.

Оба вжались в грязь на дне мелкого окопа. Три мины упали метрах в пятидесяти от них и взорвались почти одновременно. Грохот сотряс воздух, а двоих морских пехотинцев подбросило над землей.

– Ах Христос!

Прошла минута.

Взлетели еще три ракеты, осыпая искрами всю округу. Они казались не просто зелеными, но даже какими-то влажными на вид.

Боб подумал, что в этом свете тоже вполне можно было бы целиться, но, черт возьми, что бы это дало сейчас? Он валялся мордой в грязи, ощущая этой самой мордой вещество, из которого состоял Вьетнам, обоняя его запахи и зная, что никогда больше не увидит ни одного рассвета.

"Понк-понк-понк".

Мины вылетели из труб, шепотом напевая свою песенку о смерти и конце всяких надежд, и начали опускаться вниз.

"О Иисус, – взмолился про себя Боб, – о дорогой Иисус, позволь мне жить, пожалуйста, позволь мне жить".

Мины взорвались примерно в тридцати метрах; тройное сотрясение, громкое, как адский гром. В плече у него заныло даже прежде, чем он, подброшенный силой взрыва, снова рухнул на землю Вьетнама. Резкий дым китайской взрывчатки щипал глаза и ноздри.

Боб знал, как это происходит. Где-нибудь сидит корректировщик, который диктует поправки. Пятьдесят назад пятьдесят вправо… И рано или поздно, как правило рано эта гадость плюхнется тебе прямо на голову.

О, это было очень, очень близко.

– Я был плохим сыном, – всхлипнул Донни. – Мне так жаль, что я был плохим сыном. О, умоляю, прости меня за то, что я был плохим сыном. Я не смог заставить себя навестить папу в больнице: у него был такой страшный вид. О, папа, я так раскаиваюсь…

– Ты был хорошим сыном, – шепотом прокричал Боб. – Твой папа все понял, так что не переживай из-за этого.

"Понк-понк-понк".