Сезон охоты на ментов

– Очень просто, – хмыкнул тот, улыбаясь непонятливости писателя. – В горсправке взял ваш домашний адрес, и вот приехал. Мы же договорились сегодня отправиться к спонсору!

– Да, да, я помню. Пройдемте, неловко на пороге разговаривать! Я бы подъехал к вашему офису, как мы договаривались… Не стоило беспокоиться. Я человек пунктуальный, особенно по отношению к другим людям.

– Знаете, Андрей Андреевич, – шагнул в прихожую Семенов, но дальше не пошел. – Творческие люди – народ такой: на уме одно, тут же другое, потом третье… Эмоции, впечатления, переживания… А человек, который нас пригласил, он не поймет, если ему пообещать приехать и не появиться или опоздать. Потому, уж не обессудьте, я за вами прямо сюда заехал.

– Понятно. Проходите в гостиную.

– Нет, я здесь вас подожду.

– Хорошо. Я быстро соберусь.

Андрей Андреевич пошел в комнату, сетуя про себя, что Семенов, из-за своей недоверчивости к нему, помешал спокойно позавтракать. Ладно, надо дела делать, надо потакать преступному авторитету ради издания книг, гонорары за которые закроют финансовые бреши семьи сына. Это сейчас самое важное.

– Один живете? – прокричал из прихожей Семенов.

Надевая отглаженную выходную рубаху, Андрей Андреевич, тоже крича, пояснил:

– Один, но сын часто меня навещает, и внучки, и сноха.

– У вас внучки?

– Две. Маша и Наташа. – Андрей Андреевич вернулся в прихожую, оглаживая на себе рубаху. – Готов.

– Отлично. Едем!

И «БМВ» помчался за город, в лесной массив.

Ондатр и его друганы-уголовники уже сидели на складных стульях, вытянув голые волосатые ноги. Они были в купальных плавках, хотя рядом водоема не наблюдалось. Оба рецидивиста были худые, изъеденные туберкулезом. Хорошо выскобленные подбородки их физиономий темнели синевой. Андрею Андреевичу не понравились их пустые глаза, их рахитичные фигуры, большие ладони и ступни. Смеясь, они обнажали желтые кривые зубы. Оба были стрижены под расческу. Одного звали Агей, другого Гордей. Андрей Андреевич решил, что клички образованы от их фамилий.

– Че, папашка, про нас книгу строчишь? – хмыкнул при виде писателя Гордей. – Ну, делай. – Потом покровительственно добавил, обращаясь к Семенову: – Выпей, фраерок, не трясись, как сука.

Ондатр, только пьяно улыбался и молчал.

Худой бритый уголовник-«шестерка» принес шашлыки. Приступили к трапезе, выпили по рюмке водки.

Гордей занюхал своей ладонью и крякнул:

– Ух… Ниче полянка, живописная, но барсучьим дерьмом несет…

– Гордей в дерьме спец, – серьезно заметил Агей. – Я ему на зоне поражался. Нас начальник зоны вызвал, ссучить чтобы. Заводят в коридор, а Гордей уже издали почуял: «Хомяками воняет!» Захожу в кабинет – точно, у майора в клетке хомяки. Ха-ха! Мы на своей зоне, а они – на своей…

– Гордей, откуда так навострился дерьмо различать? – спросил Ондатр.

– По жизни.

– Плохое что было?

– Не смейся. Трагедия это моя. Я женат был до третьей ходки на зону. Жена была баба дерзкая, целеустремленная. Зверей изучала. Ученая, зоолог. Мы тогда жили бедно, в однокомнатной квартире. У нее стол письменный стоял рядом с диваном, на котором мы спали. Она этих сраных барсуков изучала: че жрут, где гадят, как порются. Наблюдала за ними в нашем загородном заказнике, а дома записывала впечатления. У нее среди бумаг стояли банки с барсучьим дерьмом, много майонезных банок с дерьмом, свежим, старым – всевозможным. Я к жене не цеплялся, хотя приятного мало, когда квартира походит на лабораторию по приему анализов. Пишет – и хрен с ней. Что я бандюк, ее не смущало. Хату возьму – дома денег прорва. На третью ходку ушел на зону; моя лярва с доцентом-очкариком спуталась, фуфло подставила козлу, чтобы он ее работу о барсуках одобрил. Мне с воли братки сообщили. Задурил, петуха одного запартачил арматуриной, но дело спустили – петух выжил. Вышел я по амнистии, условно-досрочно. Домой прихожу – жена в ноги. Я спокойный. «Ничего, – говорю. – Не бойся». Пошел за козлом. Тот бледный, трясется весь, думал, я ему печень вырву! Нет. Я из-за их б…ва обратно на зону идти не собирался, не погуляв. Привел его к себе домой, усадил их с женой за стол, поставил перед ними железную чашку – глубокую такую, – вывалил из банок туда все барсучье дерьмо и велел, чтобы они его жрали.

– Ха-ха, калотерапия! – Ондатр отправил в рот очередной кусок шашлыка. – Нашел, чем наказать. Они же на барсуках своих помешаны. Им их дерьмо, что сахар.

– Не скажи, – не согласился Агей. – Вот если ты на машинах помешан, а к тебе братки нагрянут и заставят гайки глотать – приятного мало…

– Сожрали они все до последнего котяка, я доценту на его лысину плюнул, собрал в спортивную сумку свое тряпье и ушел навсегда, – завершил свой рассказ Гордей.

– А с лярвой твоей, что стало? – поинтересовался Ондатр.

– Уехала с доцентом куда-то в тайгу, изучать бурундуков.

– Теперь они друг без друга никуда… Вместе миску дерьма съесть – это объединяет, – хмыкнул Агей.

– Ладно, пацаны, хватит о дерьме, а то блевану, – заключил Ондатр. – Мяса поели, теперь можно к следующему этапу перейти. Поди, соскучились по бабью?