Сезон отравленных плодов

Раньше Амин говорил, что у Жени чудесные глаза. Он мог о них писать ночь напролет, как он желает их увидеть, как Женя ему снилась, как он следил за ней, когда она пошла сегодня на обед, как пришла с обеда, как говорила с кем-то, это твое платье было шикарно, и ты сама чудесна, ты идеальна, Женя. После долгой жизни в одиночку, после пресного общения с родителями это освежало.

– Так что, поедешь?

– Не знаю еще, – отвечает она, глядя в монитор на договор, который переводит.

– Столько денег тратить ради пары дней. Ты даже с ней не общаешься, с той сестрой.

Амин наблюдает за ней, Женя чувствует его взгляд ухом, и ухо начинает полыхать. Она не отвечает. Это ее деньги на самом деле. Она потратит свои, если поедет, не нужно их считать.

Но Женя молчит, не хочет ссориться. Ничего, решит сама.

Амин просто о ней заботится, хочет как лучше.

– Если я соглашусь, составишь мне компанию?

– Это же знакомиться с твоими родителями, – говорит Амин. – Не хочу ставить тебя в неудобное положение, чтобы они думали… Ну, ты понимаешь.

Да, Женя понимает всё и давить не будет. Хотя давлением, по сути, можно назвать что угодно, любую просьбу, любое замечание, которое не хочется выслушивать. Да и в компании Амина ей было бы немного легче на Дашиной свадьбе. Как с костылем.

Он обнимает сзади, накрывает большим телом, греет. Звучно целует в затылок.

– Обезья-а-а-а-анка моя, – шепчет на ухо. Господи, зачем она рассказала ему про папу и обезьяньи уши…

– Не надо так, – просит Женя.

– Ну извини, извини, больше не буду. – Амин целует ее шею, забирается под майку, гладит живот. – Не капризничай.

Звонит мобильный, Амин выходит в другую комнату. Ответив на звонок, он начинает собираться. Сегодня на ночь не останусь, у меня дела, насчет проекта надо встретиться, так он говорит.

У Жени работы тоже хватает, ее она набирает с запасом, чтобы занять себя, не видеть мир вокруг. Не то чтобы за это хорошо платили. Возможно, мир в принципе держится именно на таких, как Женя: гиперответственных и нервных одиноких женщинах, у которых из-за аллергии даже нет кота.

Она глядит на полку за холодильником, укромный уголок с бутылками, банками с соленьями, надорванными пакетиками с приправами и пачками чая, которые она купила, но не пьет. Там же стоит бутылка красного, в ней есть на полстакана, но вчера Женя решила завязать – хотя бы недели на две.

А рот увлажнился, будто вино в него уже попало.

Женя снимает однокомнатную квартиру на Эгершельде, на последнем этаже рыжей кирпичной пятиэтажки. Квартира хорошая и теплая, со свежим ремонтом и недорого – подобных вариантов в городе не было, тем более с видом на залив. Хозяйка переезжала в Москву и срочно искала приличных жильцов на долгий срок. Москвичка Женя ей приглянулась: Женя на всех производила впечатление девушки умной, рассудительной, и на следующий же день они заполнили договор аренды, расписались в двух углах листа, как в загсе.

Живут в той пятиэтажке в основном старики, вокруг – сплошь здания Морского университета. После обеда по улицам гуляют курсанты обоих полов, жуют булки, хохочут, курят, целуются, проходят мимо, спешат на тренировку к берегу. Иногда идут сине-белым строем к свежеоблицованным квадратной плиткой корпусам, и эхо их слитного шага бьется о стены домов.

На первом этаже Жениной пятиэтажки находится детский сад, и по утрам с улицы всегда влетает запах запеканки. В обед пахнет солянкой или котлетами. Площадка детского сада у Жени под окном, одна из трех, обнесена забором, сейчас же, вечером, освещена водянистым светом фонаря. Детей уже нет, всех разобрали по домам. Через дорогу еще один забор, за ним деревья куцыми тенями, а дальше – уже не видно – студенческий яхт-клуб, правее гаражи, сиреневая зыбкая тьма залива, в которой тлеют светлячками огни балкеров и контейнеровозов. Женя тонет взглядом в этой тьме, в воде, что в ней сокрыта.

Будь она птицей, она бы пролетела над поверхностью, пробиваясь через водяную взвесь.

Будь она рыбой, она бы уплыла как можно дальше с косяком, рассекая носом морскую плоть.

Мимо площадки детсада идет мамочка с коляской. Она оборачивается, машет рукой. Ее нагоняет долговязый парень, порывисто обнимает и целует, как будто все минуты, пока шел, он не мог дышать и вдруг сумел. Ребенок начинает хныкать, втроем они уходят.

Структура над заливом напрягается, дрожит.

Опустив жалюзи, Женя выливает красное в стакан и выпивает залпом. Доедает тушеную свинину – прямо со сковороды, чтобы не пачкать лишний раз тарелку. Потом в туалете сует два пальца в рот, извергает съеденное и выпитое в унитаз, встает на весы, сверяет цифры.

Напряжение структуры отступает.

– Поедешь? – спрашивает Дианка из телефона и сразу отвечает: – Не езжай. Ну их всех.

– Да я и не собиралась так-то… – Женя отвечает неуверенно.

Дианка сразу чувствует эту неуверенность, смыкает на ней челюсти.

– Жень, ну вот тебе оно зачем? Ты уже съездила один раз, вспомни.