Сезон туманов

— «Пим», — сказал кто-то отчетливо. Он точно знал, что этот звук идет словно бы изнутри, и, лежа с закрытыми глазами, был совершенно уверен, что вокруг никого нет и нечего бояться. А сам этот звук к нему не имеет пока отношения и не будет иметь, прежде чем солнце не коснется его голодной кожи… «Кожа не бывает голодной… — возразил он себе, — ну хорошо, холодной… Зачем цепляться за какие-то пустяки?» — Очень хочется спать, он проснулся слишком рано… Нужно было подождать, пока солнце спустится пониже… Далось ему это солнце… Когда он ел последний раз? Вообще, сколько прошло времени с тех пор, как он так нелепо попался?..

«Спать, — сказал он себе. — Не нужно ни о чем думать, нужно только спать и ждать солнце». Но сон не шел. Мешала странная тревога, совершенно неуместная в таком уютном и спокойном месте. Для того чтобы покончить с ней, он решил пойти на уступки и спросил себя в упор: «В чем дело? Чего тебе надо?» И кто-то маленький внутри него, маленький и совершенно незначительный, но все же дьявольски упрямый, сказал:

«Мне надо знать, какого черта ты валяешься посреди леса голый, вместо того чтобы идти на базу, выручать пилота, и вообще, что, собственно, произошло?»

Вопрос требовал ответа, а его не было. Филин ворочал вопрос как каменную глыбу и чувствовал, что чем сильнее он хотел ясности, тем больше становилась глыба, словно тяжелая рука опускалась на лоб, глушила сознание. Тогда он рассвирепел окончательно, и это помогло ему сесть. Солнце поднялось достаточно высоко, он лежал на самой вершине холма и заметил это только сейчас, когда приподнялся.

Теперь его голова и плечи попали в полосу солнечного света, но он не ощутил тепла. Однако гложущий голод стал его отпускать, исчезли навязчивые мысли о пище и думать становилось с каждой минутой все легче. Но вместе с этим облегчением росла тревога, он будто постепенно приходил в себя после долгого тяжкого забытья и сразу же ухватился за эту мысль, потому что она хоть что-то объясняла.

Они могли ударить его и не рассчитать удара. Решили, что с ним все кончено, и бросили здесь, в лесу… «Ну да, вечером, накануне сезона…» Он тут же отогнал прочь эту ледяную, хватающую за горло мысль. В конце концов, ему могло повезти, никому не везло, а ему повезло, что ж здесь такого?..

«Ведь я же прекрасно чувствую, знаю, что со мной все в порядке…» успокоил он себя, и потому, что ему приходилось себя успокаивать, ледяная рука на горле сжалась крепче. «Нет, этого не может быть! В этом так просто убедиться! — Он ощупал голову, потом лицо. Это ему ничего не дало. Ровным счетом ничего он не обнаружил. Не было следов удара и не было бороды. Выходит, они меня побрили…» Он понимал, что эта последняя дикая мысль его уже не спасет. Брился он последний раз на базе дней десять назад. Чтобы не сойти с ума от нарастающего ужаса, он запретил себе думать об этом, запретил анализировать и выяснять. Решил поступать и действовать так, как должен был действовать сейчас Филин, словно оттого, что он не будет думать о том, что произошло, и будет вести себя так, будто ничего не случилось, он сможет отодвинуть этот кошмар, уменьшить его последствий…

— Фил, — сказал голос. — Тебе пора. Мы давно тебя ждем.

— Да, да, — ответил он машинально, — я сейчас… — Значит, нужно встать. Сориентироваться. Местность незнакома, но это ничего, если идти на двадцать градусов левее солнца, он так или иначе выйдет к реке и уж она выведет его к базе…

— Перестань дурить, Фил, тебе надо не на базу, а в город. Работы давно начаты.

— Я знаю. Я иду в город. — Он почти бежал, словно можно было убежать от того, кто приютился у него под черепной коробкой, от этого голоса…

Он бежал минут сорок, все время сверяясь по солнцу, стараясь не ошибиться в отсчете тех двадцати градусов, которые должны были вывести его к реке, и когда взобрался на высокий холм специально, чтобы осмотреться, то увидел прямо перед собой, не больше чем в трех километрах, город и понял, что проиграл. Тогда он сел на вершину холма. Перед глазами все смазалось, поплыло. У него не было даже ножа, чтобы убить себя.

— Не надо, Фил, — сказал голос. — Ты еще ничего не знаешь. Пойдем. Он встал и медленно пошел к городу.

Выйдя из города, Ротанов первым делом разыскал роллер, который спрятал в кустах, километрах в двух от первых постов. С роллером, как он и надеялся, ничего не случилось. Он проверил и запустил двигатель. Машина задрыгала по ухабам. Им владели тупое безразличие и усталость. Ничего не вышло из его дипломатической миссии. Теперь придется искать какие-то другие, более сложные и долгие пути. Он ехал медленно, не обращая внимания на хорошо знакомую дорогу и не приглядываясь к окружающему.