Сезон Туманов

– От чего? – голос Рейна был ровным, словно он разговаривал с автоответчиком, – думаешь, они смогут сделать тебя счастливой? Мы все здесь не нужные обществу элементы, почти опасные. Мы несем в себе странный вирус под названием «страдание».

– Вот я и говорю, – Алтея встала со своего места, – здесь один сплошной маразм! Но не надо пугать девочку, она все-таки новенькая.

– Я вовсе не напугана, и я вовсе не девочка.

– Как, говоришь, тебя зовут? – Рейн бросил недокуренную сигарету в фонтан.

– Думаю, стоит спросить у Алтеи, кто-то должен был услышать мое имя, – Лорена вдруг почувствовала, что вот-вот заплачет.

Тогда она резко развернулась и быстрым шагом направилась назад в свою комнату. Она старалась как можно глубже дышать, чтобы не разрыдаться в общественном пространстве. Но, как только она захлопнула дверь своей комнаты, слезы с надрывным плачем вырвались наружу. На секунду Лорена запереживала, что разбудит Мариэллу. Но та довольно крепко спала для мнительного человека.

Ближе к полудню Лорена привела себя в порядок, надела платье и заплела волосы. За завтраком Мариэлла рассказывала о своих недавно приобретенных фобиях. На что Лорена просто кивала, не особо вдаваясь в подробности сказанного.

После чего всех пригласили на утреннюю группу радости.

Лорена дождалась, когда все места на стульях, расставленных по кругу, будут заняты. И единственным свободным местом оказался стул с неловко нарисованной звездой. Лорена представила себе, как в какой-то школе, возможно, в ее родном городе, ученики начальных классов из жалости и, преисполненные гордостью за свой поступок, раскрашивают предметы мебели неизвестным несчастным людям с искареженным восприятием мира.

Рядом с Лореной сидел Рейн, за ним Алтея. На тот момент пациентов в призонарии было около двадцати. Все присутствующие молчали. Создавалось ощущение, что они нарочно делают вид, что не знакомы. Лорена пока не понимала правил игры, но все же зачатки любопытства всегда имелись в ее запасе.

Вскоре в комнате появилась женщина в красном плаще, расписанном улыбками, будто выдранными из самых ужасных шаржей начинающих художников.