Сезон

Игорь ночью работал на кэша, каждую минуту осматривался: на свет в кабину лезли мухи, саранча, бабочки, а за ними скорпионы и фаланги.

Шульц, наскреперовав полный лоток породы, стал выдавать ее на-гора.

Потом затих, минут через двадцать дал сигнал: «Включить компрессор».

Начал бурить.

Взрывчатку в бадье Игорь спускал еще затемно. А в сумерках рассвета, когда забой был заряжен и пучок шнуров подожжен, заметил, как что-то шевельнулось в болотце, образовавшемся в солончаке возле шурфа, куда был выведен сброс насоса.

Лебедка работала, выбирая трос с бадьей, на которой болтался Шульц в грязной робе. С каждой секундой становилось светлей, Игорь, бросив взгляд на барабан лебедки, снова обернулся к болотцу. Похоже, в солончаке застряло какое-то животное и пыталось выбраться из грязи, а она засасывала его все глубже. Ну, точно, баран!

И откуда он взялся? Чабаны откочевали несколько дней назад. Игорь заерзал на сиденье кэша, в забое горел пучок шнуров, с каждой секундой на сантиметр подбираясь к взрывчатке, мокрый взрывник в бадье выскочил на уровень ограждений, метра на полтора выше, чем надо. Игорь отвлекался, и все же ему показалось, что какой-то миг лебедка работала с отключенным переключателем. Он опустил бадью ниже. Шульц прыгнул на землю, подпер бок рукой, хотел показать, на что способен в виртуозной брани, но повел носом в сторону, куда смотрел напарник. На его сером, в грязных подтеках лице отразилось сначала недоумение, потом удивление и, наконец, глаза вспыхнули алчностью зверя. С воплем он бросился вперед, и мокрая резина робы скрипела грубыми швами, как полдюжины старых протезов.

Динозавру с утра, была очередь идти на отгрузку породы. Он мужик правильный, полез вниз своим ходом, с трудом протискивая дородное тело в люки полков. В камере был привычный перезвон капающей воды и запах отпалочного газа. Подхватив кувалду, серьгу и клин, проходчик полез в рассечку. От остатков газа кислая слюна то и дело наполняла рот, и он беззаботно поплевывал.

Опережающий шпур, к счастью, не был разбит взрывом. Порода крепка. После нескольких сильных ударов по клину серьга «запела», звеня тонкой струной — значит, закрепилась намертво. И вдруг откуда-то из-под земли, сбоку донесся другой звук: странный, жалобный, занудный.

Проходчик подивился, постучал еще по клину, озираясь и прислушиваясь, но звук не повторялся. Показалось! Мало ли? Может, где-то вода скопилась и зажурчала ручейком жа-лоб-но так.

Динозавр закрепил блочок, протянул трос, и уже в камере за миг до включения скрейперной лебедки, в ожидании знакомого гула ее мотора, ухо проходчика опять уловило тот жалобный голос, произносивший на этот раз его имя: «Коля-я-я!»

Ковш с шумом заходил по рассечке, наполняя лоток породой. Зумпф был полон воды. За секунду тишины между выключением лебедки и включением насоса ухо проходчика опять уловило тот самый голос. Он прогнусавил из западной отработанной и забитой наглухо рассечки: «и-ди ко мне-е-е!»

Динозавр плюнул и стал подбадривать себя бранью в адрес, Шульца.

— Лысый черт! — ворчал. — Все бы ему хиханьки. Сороковник прожил, а шутит, как юнец. — Коля, до сих пор не мог себе простить, как на станции его разыграли с полетами на кочерге.

Все громче ругаясь, он божился залезть в отработанную рассечку и набить хохмачу морду. Наконец, Динозавр решительно выключил насос, хотя воды в зумпфе почти не убыло, постоял секунд тридцать, замерев в звонкой тишине, среди журчанья и капели, прислушивался к звукам подземелья. Ничего нового. Плюнул. Подхватил покачивающуюся на тросе бадью, хотел дать сигнал и поставить ее под лоток, но отчетливый голос прогнусавил из западной рассечки:

— Ко-ля-я! Иди ко мне-е-е!

Динозавр даже присел от неожиданности. В следующий миг кровь его вскипела, он выругался во всю силу голоса, подхватил штык-лопату с короткой ручкой, бросился к забитой рассечке, откинул распоротый вентиляционный рукав, которым были обиты доски, преграждавшие ход.

Одной доски не было. Ясно, кто-то недавно залез, вот и четкий след сапога.

— Ну, Шнапс… Хана тебе! — Динозавр включил садившуюся, плохо подзаряженную лампу на каске, пригибаясь, полез в сырую затхлую выработку. Услышал впереди приглушенный топот, зарычал во тьму:

— Морда лысая, тут тебя и похороню…

Он дошел по рассечке до стояков крепления разлома. Тусклый свет аккумулятора выхватил из тьмы круглые печальные глаза, физиономию с длинным шульцовским носом при богатых кудрях, из них торчали витые рога…

Динозавр с воплем подпрыгнул на месте, стукнулся каской о кровлю, с рыком ринулся к камере, дюжим плечом вышиб обшивку, прыгнул через насос прямо в покачивающуюся на весу бадью. Слышал, как «оно» ехидно так пролепетало вслед:

— Коля! Кайда барасын бе-бе-е! (Куда поше-е-л? Каз.) Бадья вдруг полетела вверх. Динозавр кричал и подгребал воздух лопатой, шурфовой кран выносил его к спасительному квадрату голубого неба.