Сезонные работы

Миша говорил в сторону Данилы, тихо и монотонно, обидно подкалывая, подковыривая, намекая, то и дело подмигивая то мне, то Витьку. Я тоже ухмылялся, я тоже посмеивался. Незаметно подкрался шеф, гаркнул, Данила выронил контейнер. Шеф уселся с краю рядом с Данилой, надавив всем телом на него так, что даже подогнулись Мишанины ноги. Закурил, заострил. Я решил вставить свои пять копеек и рассказал, что когда мы с Данилой убирали траву, он спросил: «Слушай, а никто из наших собаку не трахал?» После моих слов воцарился хоровой хохот, как поуспокоились, шеф спросил Данилу:

– Ты в сосну въебался?

Это было его коронное, он либо спрашивал «Ты на приколе?» либо «В сосну въебался?». Данила поджал губы, смотрел на меня, покачивая головой в стороны.

– Да я не про то… Просто по телеку показывают про всяких там знаменитостей, которые с собаками того-этого делают. Мы с мамой смотрели передачу, ужас вообще. Я просто спросил, мало ли – здесь тоже такое было…

– У нас тут только гульки и вороны, собак нет, ты не по адресу, – пробурчал Миша.

– Но ты с вороной попробуй разок! – весело предложил шеф.

– Ты вообще с бабами то как? Было уже чё, нет? Или тебе тока собаку подавай?!

– Да нет ещё, не было. Девчонки нравились некоторые. Но они все какие-то развязные, одеваются как не знаю что.

– На собаку не похожи, да? – новый приступ смеха. – А ты с мамой живёшь, без отца ведь, да?

– Да.

– Он помер или как?

– Да нет, жив, у него другая семья.

– Помогает?

– Нет.

– А мамка-то симпатичная у тебя?

– Я считаю, она красавица.

– Ну, ты меня познакомь, я тебе братика сделаю, он тебя защищать будет.

Все заржали.

Данилка вымученно улыбался, с тоской смотрел куда-то вниз, не выпуская из рук свой маленький пустой контейнер.

– А где работает?

– Она швея на фабрике.

– Много получает?

– Да нет.

– Ну, больше, чем ты?

– Где-то так же.

– Я помню, как Данила уснул на камнях возле озера, когда траву рвал. Я за ним наблюдал полчаса, наверное, потом пошёл будить, – поведал Миша.

– А как он с полной тачкой в озеро пизданулся, – включился Виталик докушав суп. – Помнишь, шеф?

– Да-да-да, всю рыбу выловил, полные треники!

В разгар веселья мне поплохело. Стало трудно дышать, вспотели ладони, ступни ног будто замёрзли. Я старался не подавать виду, но дышать становилось всё труднее, я делал вдох, воздух проходил лишь частично, или мне так казалось. Наверное, это было обычное ПА. Может, я разнервничался из-за Данилки или атмосфера недружелюбного, туповатого куража так сказалась. В общем, я взял свою грязную посуду и ,вкрапляя слабые смешки в общую композицию, отправился на кухню. Там было темно и тихо. Несколько человек спали на длинных лавках, подложив руки под головы. Двое сидели на табуретах и негромко переговаривались на узбекском. Я быстро ополоснул посуду, под терпимо горячей водой приятно было держать руки, одышка отступала, и в голове прояснялось. Я подсел к узбекам, Марату и Оброку. Это были спокойные ребята, они никогда не выражались, вели себя сдержанно и порой весьма дружелюбно. Достаточно хорошо владели русским разговорным.

Оброк предложил мне конфет, но я отказался. Потом он спросил:

– Как дела? Чем занимаешься?

– Да вот, посуду помыл.

Они рассмеялись.

– Что вообще делаешь в жизни? Как это сказать, хобби твоё?

– Хобби… Ну, я сочиняю роман сейчас, книгу пишу. Но это скорее не хобби, а основная работа, это здесь моё хобби – лопатой махать.

Марат спросил:

– А, ты как Омар Хайям, да? – они снова рассмеялись.

– Да не совсем. Я фантастику сочиняю, про космос, про путешествия в другие галактики и всё такое.

Оброк слегка нахмурился:

– Зачем такое пишешь? Сказки для детей. Лучше историческое пиши, про жизнь.

– Ну, мне как-то больше нравится придумывать. А историческое… ну… пересказывать сказанное, пройденное – это не моё.

На кухню вошла Манька. Мы замолчали и стали наблюдать, как она моет тарелку.

– Что? – тихо осведомилась Манька.

Один из спящих проснулся, это был брат Джохры Шайнух. Молодой, дерзкий крепыш, больше походивший на монгола. Он резво подскочил к Маньке и, подойдя к ней вплотную, стал извиваться, как стриптизёрша у шеста, напевая при этом что-то на узбекском. Манька, краснея, робея, пыталась его оттолкнуть, Шайнух шлёпнул её по заднице, отскочил к столу и снова запел во весь голос. Кажется, песня была про признание в любви. Узбеки постоянно цеплялись к Маньке в связи с её неприглядной внешностью из-за косоглазия, шутили, что влюблены в неё, свистели ей вслед, когда она шла мимо, и затем оглушительно хохотали. Манька уже почти вышла из кухни, когда Шайнух успел её больно дёрнуть за длинную косу, так что у той голова чуть не оторвалась. Она зажмурилась, одной рукой держась за затылок. Я посмотрел на лица узбеков, их белоснежные зубы обнажились, глаза, полные азарта, – светились. Да, им нравилось.