Сезонные работы

А. Кустарник Сезонные работы

Мы шли убирать снег. Как положено, в спецовках.

Утро было ясное, морозное. По пути попадались нам лавки,

большая часть из которых была закрыта. Дома возвышались красивые, с лепниной, высокими окнами. Мой напарник перед собой поставил лопату, надавил корпусом и поплёлся вперёд. Создавая кучу снега в прогрессии. Вороны кружили, каналы охваченные льдом – молчали.

Меня отправили мои коллеги к подвалу у музея, где хранился отсев. Я улыбался, это от радости, что без них побуду. Перед собою, громыхая, катил я тачку, а в ней лопату. Катил и думал о всяком, в основном о хорошем. Временами ловился на мысли, что вот это вот и есть оно… только бы застыло… замерло… а я рассмотрел. И созерцал бы мгновение, где раннее утро, старая улица под свежим снегом, тишина… Хотелось забыть, кто я.

Марат меня окликнул. Замахал руками, мол, шевелись, я, шевелясь, зашагал дальше. Отсев, примёрз к мешку. Еле отодрал. Разломал на куски, погрузил в тачку, уронив её на выходе. Охранник улыбнулся, отвернулся. Ничего, собрал по новой. Жить можно. Теперь надо посыпать отсев на скользкую брусчатку у входа в музей, с утра парочка старушенций уже навернулась. В этот раз посыпал Дэль Атар, а я катил. Было тяжело, я потел, разболелась поясница. Когда я потею, это со мной часто, у меня начинает сводить поясницу. По этой причине в свои 29 нередко хожу скрюченный и хромой.

Дэль Атар зачёрпывал лопаткой отсев, широким взмахом раскидывал его, и опять – зачерпнул, раскинул.

Позади нас ковыляла очередная старушка, она шла именно там, где отсева не было, по голой обледенелой брусчатке. Дэль Атар прошипел мне на ухо, кивая на старушку: «Дальбаёп ипаный».

Перекур. На ступеньках подвала кинули под жопы перчатки, картонки, но это ненадолго, так как очень бодрит отмерзание отвисания. На тупом, неотвратимом морозе, а он стал вдруг крепнуть, попытки передать привет через видеозвонки на родину плохо удавались. Ну а я уже был на низком старте, без дурацких сидений и болтовни, ожидал команды разнорабочего тракториста Джохры «чёто холодно биля пиздэс», дабы сдристнуть отсюда в направлении батарей, дверей, крыш, в хозблок, короче. Так и вышло. Теперь тут. Сидим, греемся, ждём, когда выгонят. Шеф – добряк, на самом деле, мировой мужик, налил чаю, рассказал что-то типа шутки.

Другое дело другие люди… Злобное шипение, прикинутое шёпотом, расползалось по коридору из соседней комнатушки тёмно-зелёной вонью, ударившись о которую прочь бежишь на воздух. Они клубком змеиным в организованном ими же клубке для своих изъедали, изжёвывали, покрываясь всё больше скорлупой от семечек и жиром. Старые ведьмы вместо духов предпочитали слухи. Я предпочитал без пятнадцати пять переодеться и свалить. Но было ещё очень далеко, время всегда против тех, кто от него зависит. Шеф вышел вслед за мной с сигаретой и чашкой какого-то, видимо, бесплатного кофе или кофе, за который доплачивали. Дал задание пройтись по урнам, попереворачивать их от снега и, стало быть, убрать всё, что помимо. К счастью, без напарников. Вообще любая активность на этой работёнке, даже самая гадюшная, по мне в сто раз легче переносится одному, но можно и поспорить, бывают общительные, вот им кучкой как-то ладнее.

Кучке досталась посыпка. Это была бесконечная работа, снег всё падал, старушки всё падали. Но я опять счастлив, снова один, ура, у меня отличное от других отупение. Потом был обед, картишки и вторая половина дня.

Однажды мы рыли яму и шёл дождь. А как-то раз шёл дождь и яму мы не рыли. Я шёл убирать мусор. Достаёшь из урны, скажем, пакет. С него стекает коричневая жижа. Ты пакет с жижей в пакет без жижи. Идёшь дальше. Достаёшь бычки, бутылки, объедки, фантики, шкурки, огрызки, использованные тампоны, гондоны, памперсы, шприцы, ватки с кровью. Суёшь в это руку, каждое утро, по сто тыщ раз. И почти всегда идёт дождь. Жизнь бьёт ключом, гаечным по ебальнику. Конечно, урну можно перевернуть, аккуратно высыпав в мешок, это так, нюансы технологии знаю на отлично. Но урна может быть без дна, либо она может быть битком полной, да ещё с горкой, которую любезно раздербанили вороны, разнеся всё по полям, по дорожкам ровнёхонько к твоему приходу. И вот однажды тащил я два набитых мешка, проходил мимо скамеек, возле красивой старинной беседки с колоннами, и в этом месте было так мало мусора, а в одной урне и вовсе на дне была только лужа. Я поставил мешки у лавки, передохнуть, ещё раз глянул в ту пустую урну с лужей. Я с минуту смотрел на своё отражающееся лицо в ней и медленно опустил в лужу растянутый плевок, но я понял, что сделал так напрасно, ведь лужа отражала за моим лицом серо-синее, стальное небо, по которому плыли какие то рисованные облака, а слева чернела голая ветка. И столько осени было в этом, столько покоя. А теперь там харчок плавает.