Сфагнум

Мужчина снова рассмеялся и повторил за Шульгой: «Плюхает!» Было видно, что сама идея серьезного ответа на этот вопрос доставляет ему невиданное веселье.

— Да есть тут один, — сказал он свозь смех и посмотрел почему-то на небо. — Плюхает что надо!

— Ну, это так было. Необычно, — попробовал Шульга дать понять, что пережитый ими опыт имел не вполне комедийные черты. — Чуть не утонули мы. Тут не очень для бега ландшафт приспособлен.

— Это хорошо, ребята, что вы тут ночью поприключались, — непонятно сказал Степан. — Сократили знакомство. Как-никак, теперь с вами объясниться проще будет.

— Не, ну мы бы знали, утром бы пошли, — не согласился с тем, что опыт был хорошим, Серый.

— И думаете, пришли бы сразу? Сюда? На сушь? — хмыкнул Степан. — Это болото. Пока не покружит — не выведет. Оно и меня иногда так водит, что одуреешь. Так это меня! Но вы к этому так отнеситесь. Вот вы когда в город на машине приезжаете, за рулем, и когда в него же на поезде попадаете, ощущения разные?

— Разные, — согласился Серый. — Когда на машине — бухать нельзя. Ну и магазин, кабак — все рядом.

— И как бы получается, что город на машине и город на поезде — два разных города?

— Как бы так, да, — согласился Серый.

— Вот так и тут. На эту поляну, ребята, только по-плохому попасть можно. По-хорошему не пускает. Ходили бы рядом — не разглядели бы.

— Так это. Про дело, — напомнил Хомяк. Ему не терпелось.

— Про дело мы с вами вечером. А сейчас мне надо кружки на окуня проверить. Ты, — он ткнул пальцем в Шульгу. — Со мной идешь. Грести будешь.

— А можно и мы пойдем? — спросил Хомяк.

— Нельзя, — строго ответил Степан. — На хозяйстве оставляю.

— А чего нам тут делать, в натуре? — расстроился Хомяк.

— Голубики поешьте, — Степан увидел, что лицо Хомяка подернулось смертельной скукой. — Дурень, здесь у голубики завязь формируется, когда багульник цветет. А у багульника пыльца тут веселкой называется. Как ты понимаешь, плохая вещь веселкой называться не будет: пуще спирта забирает. Если голубику с куста берешь, а она вся в голубоватом налете — так и знай, багульник опылил. «Твое здоровье!» — и в рот. Только голова потом болит люто. Так что ешьте ягоды, дети. Только в болото не лезьте, как этих ягодок поедите.

— А, — расцвел Хомяк. Ему понравилось, что мужчина так тонко почувствовал его душевные устремления и тайные чаяния, — это мужской разговор.

Шульгу колдун приобнял за плечо и потянул через поляну, к букам. Пройдя через лиственный лесок, с серебристыми, как в сказках, деревьями, они вышли к другому концу острова. Берег тут был плоским и лысым. Граница топей обозначала себя зарослями камыша и аира. Колдун остановился тут и всмотрелся в горизонт, приставив ладонь к глазам.

— Сапоги-то где потерял? — спросил он.

— Да было дело, — не захотел рассказывать Шульга.

— Снимай носки к черту. Босиком пойдешь.

— А если осокой порежусь? А грязь эта? А вода гнилая?

Степан сделал шаг с берега в трясину, дождался, пока в след набралась черная вода, достал ногу, наклонился и зачерпнул пригоршню.

— Пей.

— Зачем? — удивился Шульга.

— Болота прошли, а болота не поняли. Пей давай.

— Гниль эту болотную? — скривился Шульга.

— Сам зачерпни.

Шульга стал на колени на берегу и набрал в ладони черной, мутной воды из болота.

— Нюхай, — приказал Степан. — Чем пахнет? Шульга не мог понять характер запаха.

— Говном пахнет? — помог ему колдун.

— Да нет вроде.

— Гноем пахнет? Гнилью? А?

— Нет. Странно. Какой-то медицинский запах. Бинтами. Бинтами пахнет!

— Не бинтами, а йодом, — поправил колдун. Теперь пей. Шульга, скривившись, с недоверием, выпил.

— Ну как?

— Вода как вода, — сказал он. — Теплая. С сильным минеральным привкусом.

— В этой воде вся табличка Менделеева. Ей язву желудка за две недели лечат. А ты говоришь, вода гнилая. Обидится на тебя сейчас болото, и не вернемся с озера. Дурни! Какие ж дурни!

— Извините, — мяукнул Шульга.