– Не слишком радуйся, изменник, – шепнул, улучив момент, «замаскированный». – Теперь ты умрешь относительно легко, зато очень скоро.
Людвиг выслушал это вполне правдивое обещание и ничуть не расстроился. Он испытывал кратковременное, ничем не омраченное блаженство – избавление от физических страданий.
Путь до замка Лангерташ бывший фаворит церенского правителя проделал в карете с зашторенными окнами, пластом лежа на носилках. Новый тюремщик хмуро оглядел узника и махнул помощнику в сторону лестницы, что вела вверх, а не вниз. Так у Людвига появились роскошные апартаменты – собственная камера в башне, с видом на море. Почти как кабинет императора, подумал он с печальной иронией. Узника два раза посетил врач (вправляя вывихи и леча ожоги) и один раз – судейский чиновник. Суть обвинений осталась прежней: государственная измена, использование черной магии, убийство рыцарей и солдат Церена.
Людвиг упрямо не подписывал «повинного» свитка, чиновник не настаивал, сухо заметив, что это не обязательно – достаточно груды свидетельских показаний.
Слегка отошедшего от страданий фон Фирхофа немало позабавило, что никто – ни допросчик в маске, ни чиновник – так и не догадался, что пустить в ход Сферу не под силу одному человеку. «Я-то работал получше», – злорадно подумал бывший инквизитор. Где-то далеко на востоке Алиенора и Дайтал – они в безопасности, а Сфера Маальфаса тихо лежит на дне заброшенного колодца – пусть она останется там вечно.
Силы мало-помалу возвращались, с ними сначала спокойствие и умиротворение, потом – желание жить. Что может он, Людвиг, сделать для самого себя? Просить императора о помиловании? Если бы император хотел, мог пощадить его, то наверняка бы выслушал лично, прежде чем передать в руки палачей.
Остатки гордости все еще мешали фон Фирхофу – он подавил их мучительным усилием. Попросить встречи с Гагеном, рассказать ему все… или почти все. Можно и нужно открыть предательство Тассельгорна, но нельзя впутывать в это дело альвиса и баронессу, нельзя сознаваться, что Сфера Маальфаса уцелела. Жаль, что пропало послание Саргана.
Фон Фирхоф потребовал перо, бумагу и воск – их без промедлений принесли. Он написал то, что считал возможным, запечатал письмо, приложив перстень, возвращенный ему вместе с одеждой. Письмо унес тюремщик. Шли дни, недели – ответа не было. «Это все, – понял Людвиг. – Я выйду отсюда один раз, от силы два – на суд, если он будет, и на казнь».
Он так и ждал, день за днем, и все равно – за ним пришли внезапно. Тюремщик отпер дверь, гремя ключами в огромном замке. Старый знакомец – знаменитый капитан гвардейцев Кунц Лохнер, служивший еще императору Гизельгеру, – стоял за дверью. Во дворе замка не оказалось ни виселицы, ни плахи – только черный экипаж, запряженный четверкой лошадей.
– Вы повезете меня на казнь?
– Нет, только на суд, мессир.
«Значит, будет суд, – подумал Людвиг. – Ну что ж. Придется сыграть еще одну роль – последнюю. Шансов оправдаться почти нет. Зато и терять больше нечего. Sursum corda!»[24]
Он почувствовал нечто вроде озорного веселья.– Ну что ж, я готов, капитан.
Дорога до Эберталя не показалась Людвигу долгой. Карета остановилась ни много ни мало – у дворца Халле.
– Ого! Дворец баронских Собраний. Открытый суд. Такая честь для меня. С чего бы это, любезный капитан?
Кунц Лохнер молча отвернулся. Людвига ввели в зал. Казалось, в лицо ему ударил ветер, не ласковый ветер весны или холодное дуновение стужи – горячий ветер ненависти.
– Изменник! Предатель!
Стража скрестила алебарды, не подпуская к преступнику разгневанных баронов. На возвышении восседали судьи – пятеро высших, самых родовитых и самых прославленных латинистов Империи. Кресло императора пустовало. Стража, не чинясь, древками алебард подтолкнула Людвига к отведенному для него месту – табурету в углу зала. По бокам замерли гвардейцы.
«Как при венценосной особе», – подумал фон Фирхоф и почувствовал, как им овладевает безумный смех. Нельзя. Не время смеяться и сходить с ума. Нужно собраться, еще не все кончено. Скорее всего он проиграет, но недостойно сдаваться без борьбы.
Вперед выступил знакомый судейский чиновник, расправил свиток, близоруко прищурился.
– Людвиг фон Фирхоф, барон Империи, обвиняется перед судом баронов Империи по следующим пунктам…
Прочитанное не отличалось новизной – бывшему инквизитору пришлось в третий раз выслушать заверенный свидетелями немалый перечень собственных прегрешений.
– Людвиг фон Фирхоф, можете ли вы что-либо сказать в свое оправдание?
«Ага, – отметил Людвиг, – видно, адвокат мне не полагается. Или для такого предателя, как я, попросту на нашлось адвоката. Ладно, попробуем сами».
– Хочу сделать суду заявление. Я публично отрекаюсь ото всех своих признаний в государственной измене. Confessio extrajudicialis in se nulla est; et quod nullum est, non potest adminiculari…[25]
(Недовольный голос из зала: что за тарабарщину несет этот шельмец?)