Сфера Маальфаса

Наверху шла война. Крепкого мальчишку, сына искалеченного в бою отца, охотно брали в набеги – сначала он помогал нести захваченную добычу и заряжал арбалеты, потом получил в руки меч, снятый с убитого солдата. Убивали часто. Обычно небольшой отряд, всего десять-пятнадцать человек, выбирался на поверхность под покровом ночной темноты. Шли мусорными оврагами, кустарником, прятались в глухих лесах. Били с налету одиноких или слабых, отдавая предпочтение груженым зерном обозам с малой охраной. Доставали из засады арбалетными болтами, целясь в сердце или шею. Раненых добивали клинками. Иногда брали с боем небольшие, без крепкого частокола деревни – подальше от замков и солдатских гарнизонов. Жители уцелевших домов чаще всего отсиживались за наглухо запертыми дверями, даже не пытаясь помочь соседям. Альвисы никогда не бросали своих в опасности – лучше добить раненого, чем покинуть его. Дайгал научился презирать имперских отступников.

Он уходил из пещер и возвращался, потеряв счет вылазкам. Иногда отряд натыкался на сопротивление, порой его товарищи умирали в бою. Дайгал научился мстить.

Чаще удавалось быстро сделать дело и ловко ускользнуть от возможной погони. Так продолжалось долго, очень долго, но однажды прежняя лихая и беззаботная жизнь, вкус к которой лишь усиливала доля неизбежного риска, все-таки кончилась.

В тот злосчастный день десяток вломился в придорожный дом. Деревенский парень, ровесник Дайгала, схватился за топор и был убит прямо на пороге. Его родичи в ужасе забились по углам, не мешая грабителям вытаскивать из кладовой мешки с мукой и резать кур во дворе. Десятник за руку выдернул из-за спин визжащих пожилых женщин девочку-подростка лет тринадцати, толкнул ее в опустевшую кладовую и скрылся за дверью. Едва удовлетворенный десятник выбрался из кладовой, туда потянулись остальные. Когда подошла очередь Дайгала, он отказался – стало противно. Тогда Айриш, старше Дайгала всего на два года, но уже прославившийся хладнокровной жестокостью, перерезал стонущей девчонке горло. Взрослые воины, обнажив мечи, двинулись к кучке плачущих старух, собираясь завершить развлечение кровавой расправой над бесполезными пленницами. Эта задержка и погубила отряд.

Имперцы ударили внезапно. Не трусливое мужичье, бегущее опрометью при одном крике «Альвисы идут!» – подоспела полусотня опытных наемников-ветеранов, в прочной броне, с двуручными мечами на плече. Двуручники немедленно сняли с плеча и обратили куда надо. Арбалетных стрел грабителям хватило ненадолго. Двери и окна вышибали без лишних проволочек – дом второй раз за один день взяли штурмом.

Тогда пятнадцатилетний Дайгал думал, что наступил предел несчастья, теперь же, двенадцать лет спустя, он считал, что ему неслыханно повезло. Во-первых, неопытного мальчишку не убили в стычке – церенские солдаты в первую очередь занялись более сильными и рослыми противниками. Во-вторых, в обозе ехал отец-инквизитор, который приказал захватить преступников живыми, для допроса, разумеется. Солдаты, посерев лицами от зрелища в доме, скрепя сердце взяли троих пленных, но меньше всех избивали подростка – до потери сознания, а не до серьезных увечий.

Связанный по рукам и ногам, брошенный, как куль, в телегу, Дайгал за имперский счет доехал до столицы Церена – города Эберталь. Тут везение вроде бы кончилось – оставшимися в живых после драки и побоев альвисами всерьез занялись «псы Господа». На память о давних событиях у Дайгала навсегда осталось полдесятка шрамов. К несчастью, он не знал того, о чем спрашивал инквизитор, иначе бы, измученный страхом и болью, немедленно сознался. Слушая, как воет под каленым железом потерявший человеческий облик десятник, Дайгал молился. Молился не небесной деве Ине, далекой и непонятной, не Пришедшим, вполне земным в своей жестокости, но равно непонятным. Он молился высшему Нечто, тому, что способно читать в сердце человека.

Озарение пришло внезапно. Дайгал начал просить у мучителей священника, «их священника». Ему отказывали, над ним насмехались – он упорствовал. Отцы инквизиторы не понимали, зачем священник этому альвису – даже обращение не могло спасти его от мучительной казни, все, в том числе он сам, знали об этом.

Дайгал ждал священника долго, ждал, уже потеряв надежду на удачу. На самом деле подходящего человека просто не могли найти – все пастыри Эберталя отказывались иметь дело с «проклятой нечистью». Наконец, Дайгалу привели священника из маленького храма на окраине, исповедник попросту не посмел спорить с посланцами священной инквизиции. О чем говорили на ломаном церенском пожилой и незнатный отец Гилберт и замученный до полусмерти альвисианский мальчишка, никто так и не узнал. Как ни странно, Дайгал плохо помнил собственные слова, в памяти осталось лишь чувство внезапно пришедшего покоя.