Сфера разума

Ночью я уснул не скоро. Ворочаясь с боку на бок, пытался понять: ну хорошо, шабаши привычны для нечистой силы, уж так она запрограммирована литературной и фольклорной традицией. Но причем тут люди? Неужели никто из исторических персонажей не может устоять?

- Никто,- заверил меня утром Алкаш.- Был когда-то давно один исторический тип. Вот он мог устоять. Его признали психически ненормальным и сожгли.

Кстати, в тот же день Алкаш получил медаль и тем самым подтвердил свое право на жизнь. Он наконец-то преодолел свой страх перед лесной "нечистой силой", перед безобидными, в сущности, русалками и водяными. Алкаш проник в лес и, проявив незаурядную храбрость, притащил, буквально приволок оглушенного штурмбанфюрера - оказался тот слишком буйным и драчливым. Потому-то, как видно, он был сразу с двумя железными крестами.

С Памятью что-то случилось. Все зло, переполнявшее ее исторические недра, она несколько дней подряд выплескивала не в виде драконов или ведьм, а в образах реально живших людей. И почему-то это были непременно штурмбанфюреры. Клапан какой-то для них приоткрылся, что ли?

У многих штурмбанфюреров были железные кресты. Теперь почти каждый вечер сатанинские вакханалии проходили торжественно и шумно - Гроссмейстер получал награды.

Для всех гестаповцев находилось привычное для них дело. За городом строился концлагерь, многие церкви, храмы, синагоги переоборудовались под филиалы ЦДП. Какой-то штурмбанфюрер предложил: когда в соборе Парижской богоматери и в других храмах-филиалах начинались пытки (а начинались они с утра), на их башнях должны звонить колокола.

- Остроумно! - одобрил Мурлыкин, довольно жмурясь и потирая руки.

Жуткий, цепенящий душу колокольный звон и впрямь приводил изгнанников в трепетное послушание. Меня же он по утрам будто ледяной водой окатывал. Почаще старался быть рядом с дядей Абу - вестником мира, где меня будили птицы и пастушья свирель, а не страшное буханье колоколов.

К сожалению, друга моего детства начали томить недобрые предчувствия.

- Со мной что-то происходит,- грустно усмехаясь, сказал дядя Абу.- Джинн заболел. Вчера обнаружил, что энергетические вихри иногда переходят в упорядоченные биологические структуры.

- Но это же хорошо! - обрадовался я.- Ты очеловечиваешься!

- А с тобой что будет, малыш? Ничем не смогу помочь, когда стану обыкновенным и немощным человеком. Любой замухрышка дракон прихлопнет меня, как муху.

- Мы вернемся домой, в человеческий мир.

- Обратной дороги мне нет,- безнадежно махнул рукой дядя Абу.

Он выпил стакан вина, потом еще. Щеки дяди Абу порозовели, взгляд повеселел. И заговорила в нем, закипела неуемная вселенская сила; она распирала его, клокотала и рвалась наружу.

- Но джинна еще рано хоронить! - вскочив на ноги, воскликнул дядя Абу.- Я еще покажу себя, тряхну богатырской силушкой.

И джинн показал себя: топнул ногой, и каменные стены кафе вместе с лепным потолком, крошась щебнем, рухнули в гулкую бездну. Я с перепуганными конвоирами и официантками очутился на обломке скалы - небольшом астероиде. Вокруг - ледяная тьма бесконечности. Дядя Абу прыгнул в нее и расплескался... вселенной. Огненными колесницами вращались спиральные галактики, искрились звезды, медленно проплывали кометы.

Одно из шаровых звездных скоплений перестроилось в люстру, из мглы неясными контурами выступали стены и красиво расписанный потолок кафе. Уменьшаясь, вселенная затуманилась, закружилась сияющим дымом и свернулась в не менее сияющего дядю Абу.

- Ну и как? - посмеиваясь, спросил он.

- Бутафория, дешевый спектакль,- сказал я, желая несколько охладить пыл дяди Абу.

И тотчас пожалел о сказанном. Сгорбившись, дядя Абу сел за стол с таким понурым видом, что я и не знал, как его утешить.

- Кстати, не только с джинном, но и с другими отбросами цивилизации что-то творится,- дядя Абу слегка оживился. На себя он, чувствовалось, махнул рукой и сейчас заботился только обо мне.- Ты, мой мальчик, присматривайся. Потом вернешься и обо всем расскажешь.

И в самом деле, временами в городе ощущался подземный гул - гул иной и далекой реальности, подкрадывающейся к реальности, которая окружала меня сейчас и которая так походила на дурной сон. Ученые из далекого будущего, как я догадывался, "нащупывали" ее. Отдельные здания в городе колыхнулись и дали трещину. Решетчатые контуры Эйфелевой башни извивались, клонились, как водоросли в текущей воде или как струи дыма. Казалось, они вот-вот растают. Но башня устояла и вернулась в прежний вид. Устоял и город, не получив почти никаких повреждений. Подземный гул стал затихать.

Но зато с самими изгнанниками начало происходить непонятное. Однажды вечером по городу распространились слухи о страшной и заразной болезни проказе.

Утром я, как только вышел из дома, на паперти чистенькой и нарядной церкви увидел худого и длинного, как жердь, старика. Одет он был в лохмотья, но в руке держал новую шляпу. Прохожие с улыбкой кидали в нее монеты. "Может быть, это Кощей Бессмертный, решивший нищенством приумножить свои несметные богатства",- с усмешкой подумал я.