Сфера времени

Мужи загалдели.

— Молчала бы ты, женщина, когда тебя не спрашивают, — пробасил черноволосый боярин. Ефросинья посмотрела на него внимательно. Вот он. Именно его голос она слышала сегодня в клети.

— А кто за меня говорить будет? А, уважаемые? Супруг мой воюет, отца моего крестного вы не позвали! — Фрося заставила голос звучать твердо и громко. — Я имею право задавать вопрос видоку. Как любой из вас. — На самом деле она понятия не имела, может или нет. Ведь о правилах судебного процесса сведения не дошли. Но раз князь её не остановил, то значит можно. — Когда я пришла на двор?

— Так, это… — замялся конюх, — с утра.

— Хорошо. А платье на мне какое было?

Слуга жалобно посмотрел на Ретшу. Тот на мольбу во взгляде никак не отреагировал.

— Так, это… в синем.

— Ясно.

— Вышла-то хоть Киряна ко мне?

— Нет, болезной сказалась.

Князь кивнул, отпуская свидетеля. Вошел другой. Тоже слуга. Истопник. Хромой, на лице и руках следы старых ожогов. Повторил сказанное конюхом слово в слово.

— Почтенный, а когда случилось-то всё? — спросил князь.

— Вчера вечером, вестимо, — не растерялся он.

— А надето на мне что было? — уточнила Фрося

— Неужто я бабские тряпки помнить буду?

— Хорошо. Кирияну-то кто звал? — поинтересовался боярин Позвизд.

— Холопка наша, а я во дворе в это время был да видел, как супруга Давыда Юрьича под крыльцо бересту сунула. Потом, не дождавшись госпожи Кирияны, со двора и пошла, — с незыблемой уверенностью поведал старик.

Свидетелю задали еще несколько вопросов, а после отпустили. Бояре перешептывались, князь барабанил пальцами по подлокотнику.

— Видоки мои подтвердили, что эта женщина была на моем дворе и спрятала проклятье под крыльцо! — отдуваясь от жары, прогрохотал Ретша.

— Ага, только брешут они, как сивы мерины! — хмыкнул Позвизд, наматывая на палец свою бороденку.

— Ну, мало ли, запамятовали мелочи, главное-то сказали!

— Что ты им велел, то и сказали.

«Интересно, с чего это вдруг тесть княжеский защищать меня вздумал?» — задумалась Фрося.

— Значит, любая девка безродная может обиду боярину учинить?! Где это видано?! — заголосил Ретша.

— Дочь твоя, от рабыни прижитая, мнит о себе много. На супругу князя Давыда напраслину возводит, — скривился Позвизд.

Бояре все больше распалялись, не обращая внимания на сидевшего рядом князя Владимира. И скорее всего, суд закончился бы дракой, если бы не с грохотом распахнувшаяся дверь.

Все разом замолкли и повернули головы. В гридницу вошел Жирослав Ретшевич. Надменная улыбочка на пол-лица, походка легкая, непринужденная. Увидел высокое собрание, бровь левую приподнял, поклонился князю.

— Здрав будь, княже, радуйтесь, высокие бояре! Эка вы еще толще стали за этот месяц!

— Пошел вон, отрок, — процедил чернобородый любитель княжих жен.

— И тебе не хворать, Богдан, — усмехнулся в ответ дружинник.

— Жирослав, ты что не видишь, суд княжеский идет, негоже врываться, — процедил Ретша.

Жирослав вновь оглядел присутствующих, словно только увидел и сестрицу свою, и ягу перед князем стоящую.

— Суд — это нужно. Он отлагательств не терпит. А то вернется Давыд Юрьич, не до судов над его супругой будет. Я-то подожду, и послание от сотника подождет, у вас же дело великой важности.

Боярин Ретша покрылся красными пятнами. Князь сжал в тонкую полоску свои бескровные губы и махнул рукой, мол, давай свое послание. Жирослав протянул бересту. Владимир Юрьевич прочитал её. Фрося пыталась уловить хоть тень, хоть намек на эмоцию. Все ли с Давидом хорошо, скоро ли вернется? Но лицо князя оставалось беспристрастным.

— Скажи, что я согласен. Любое решение, что он примет, будет иметь силу слова моего.

Жирослав в ответ поклонился, но гридницу не покинул.

— Что ж ты стоишь? — прошуршал устало князь. — Время же не ждёт.

— Так Давыд Юрьич просил узнать, как там его супруга поживает, вот и хочу посмотреть, что отвечать ему.

— Скажи брату, что супругу его Ефросинью судят за проклятье сестры твоей.

Жирослав насмешливо посмотрел на Кирияну.

— Не, княже, сестрица моя всегда такая была. Проклятье тут ни при чём.

Боярская дочь вспыхнула заревом, глаза её грозно сверкнули.

— Боярин Ретша глаголит, что Давыжая супруга грамоту проклятийную под крыльцо положила.

Жирослав рассмеялся.

— Скорее, ведьма лесная ей сок красавки[2] в ол нальет, чем записки писать будет.

Тем не менее.

Князь протянул Жирославу бересту. Тот прочел её, хмыкнул и полез в кошель.

— Княже, сестра моя явно по дурости и ревности своей ввела отца в заблуждение. Грамота эта её рукой написана.

— Врешь, паршивец! — подала впервые за все время голос Кирияна.

Жирослав бережно достал из кожаного кошелька маленькую свернутую бересту и протянул её Владимиру Юрьевичу.

— Одной рукой написано, княже.

Правитель развернул записку и прочитал:

— От Кирияны к Жирославу. Брате, эби лежа, ебехото аесово.[3]