Сфинкс

В это время из зарослей кустов вышел человек одетый по-купечески, но ростом и статью, более походивший на гренадера. Его смышленое лицо с вороватыми цыганскими глазами украшала окладистая курчавая борода и роскошные тщательно ухоженные усы.

— С прибытием, с того света! — широко улыбнулся он Веревию. — Руки не подаю, потому, как спервоначалу надобно тебя в баньке хорошо отмыть. Зовут меня Григорий, а ты теперь будешь зваться Силантием, по фамилии Шлюшкин, понял?

— Отчего же Шлюшкин-то? — спросил Веревий, неприятно пораженный своей новой фамилией.

— Ну, не обессудь, голубчик, пачпорт тебе не я выправлял, а хозяин, — расхохотался Григорий. — Ему видней, почему он тебе такую фамилию определил.

— А, кто хозяин-то?

— Будешь много знать, скоро состаришься! — внезапно став серьезным ответил Григорий. — Для начала нацепи-ка ты братец картуз, да козырек надвинь так, чтобы из-под него рожи твоей душегубской видно не было. Да и буркалами своим не надо на меня так стрелять, не то в лоб получишь и сразу смирным станешь аки агнец божий, внял?

Веревий посчитав за лучшее промолчать, не стал спорить о том, кто кому скорее наваляет. Тем более что Григорий был с ним примерно одной комплекции и точно такого же медвежьего сложения. Кроме того, на данный момент, выполняя волю неведомого хозяина, тот занимался вызволением Веревия на свободу. Так, что пока и не грех помолчать было, а дальше еще неизвестно куда кривая вывезет. Может быть, еще придется его спасителю Григорию жестоко пожалеть о своих необдуманных словах да угрозах.

Натянув врученный ему картуз, Веревий поменял арестантское платье на изрядно поношенную поддевку, надел разбитые сапоги и превратился не то в спившегося приказчика, не то в приодевшегося бурлака.

Вскоре прибыла вторая телега с телом казненного арестанта. Его скоренько свалили в яму и принялись закидывать землей кладбищенские могильщики. Веревий в сопровождении Григория в это время уже отошли от кладбища на довольно-таки большое расстояние и теперь торопились в сторону притулившегося на обочине города ямского двора.

Там спросив комнату Григорий, заплатил хозяину за неделю вперед и велел прислать к ним цирюльника. Прибывшему вскоре вертлявому малому он велел обрить бороду и усы Веревия, к чему тот незамедлительно и приступил. В силу того, что в данном заведении постоянно обретались весьма подозрительные личности, по большей части, бывшие в большом неладу с законом, можно было не опасаться, что цирюльник сболтнет кому-либо о подозрительных постояльцах. Все же Григорий заплатил ему сверху запрошенного, как он выразился, «для конспирации» и, наказав держать язык за зубами, отпустил восвояси.

Веревий без привычной бороды и усов стал практически неузнаваем. Он долго смотрел на свое отражение в щербатом зеркале гостиничного номера и качал головой, сокрушенно оглаживая, лысые до непотребства щеки и подбородок.

— А теперь, в баню смывать твои грехи! — сказал Григорий, с усмешкой наблюдавший за манипуляциями Веревия перед зеркалом. — Не боись, теперь тебя без бороды и родная мать не признала бы! Смотри только не вздумай сдуру начать здороваться с кем-нибудь в городе! Тогда пиши пропало, все наше с тобой инкогнито. Кликнут полицию, запрут тебя в острог по новой, но стеречь будут так, что и мышь не проскочит. А после удавят тебя, но на этот раз уже по-настоящему без всяких фокусов! И сволокут тебя брат Силантий на погост, где закопают без гроба, церковного отпевания в безымянной могиле, словно какую-нибудь шавку подзаборную!

Веревий внял предостережениям своего ментора, и помывка в городских общественных банях прошла как нельзя более удачно. Переодевшись в новое платье, Веревий почувствовал себя как бы заново родившимся. После этого Григорий повел его в «Асторию» где в номерах проживал его загадочный хозяин.

Против чаяния, хозяин оказался достаточно молодым господином. В его осанке и гордой посадке головы чувствовалась дворянская кровь. Высокий лоб с уже наметившейся залысиной обрамляли светлые волнистые волосы. Длинный породистый нос с горбинкой вместе с холодными голубыми глазами, расположенными необычайно близко друг от друга, придавали его лицу выражение строгое, если не сказать, угрожающее. Безгубый тонкий рот, кривился в презрительной усмешке, которая казалось, никогда не покидала его лица.

Хозяин принял его, в своих номерах, расположившись на венском стуле, возле большого круглого стола. Закинув ногу на ногу, он некоторое время изучал вошедшего, барабаня длинными тонкими пальцами по колену. На безымянном пальце правой руки у него горел золой перстень с огромным солитером.