Сфумато

До этого с Машей и Станиславом быстро поговорил Иван Павлович, для чего все вышли с кухни. Говорили тихо, и Семён Ефимович ничего не слышал.

— Ничего не делать, не обсуждать, Давид со мной, остальные ждите, — сказал Иван Павлович, когда разговор был завершен.

Их не было уже почти два часа.

— Я не знаю, папа, — ответила Маша, — я сильно била. Он здоровый, Стёпка этот. И пьяный был, с ножом.

— И отец дурак дураком по пьяни, — вздохнул Семён Ефимович, — однажды, помню...

Но рассказать не успел. В дверь постучали.

— Наконец-то, — прошептала Маша.

Виктория Марковна подошла к двери.

— Кто там? — спросила она.

— Полиция, — ответили из-за двери вежливо, негромко и очень спокойно.

Глава 3 Выбор

В полицейский участок Давид Маркович с Иваном Павловичем сходили, и начальник с ними поговорил, всё-таки главный редактор местной газеты и заведующий государственной продуктовой лавки — люди, хоть и присланные, но не последние.

Иван Павлович старался аккуратно выведать, не случилось ли вечером чего с кем из молодых в посёлке, говорил, что крики слышал на окраине и крики серьёзные, а начальник полицейского участка, старый служака, видел его попытки и пресекал их, легко уводя разговор в сторону. Иван Павлович тоже видел, что беседа не даст ничего и скоро их из кабинета попросят.

Давид Маркович больше не мог выносить напряжения, от которого мякли колени и к горлу поднимался тяжёлый шар. Не выдержав, он спросил прямо:

— Скажите, а... сообщений о таком Пуховцеве вам не поступало сегодня?

Начальник, грузный мужчина с бритой головой, среагировал, как показалось Давиду Марковичу, странно. Замолчал и долго смотрел на него. Потом медленно, словно нехотя, произнёс:

— Был сигнал. Из больницы. Черепно-мозговая. Без движения, не в сознании. Отрабатываем.

Потом он повернулся к Ивану Павловичу.

— Давай на двоих пошепчемся, Палыч.

Давид Маркович вышел и обессилено свалился на стул в приёмной. Говорили двое полицейских — бывший и действующий — недолго, он даже не успел набраться сил попросить воды.

— Пошли, — коротко бросил Иван Павлович.

По улице почти бежали, торопились к дому Виктории Марковны, но всё равно полицейская машина подъехала быстрее, и успели они аккурат к тому, как Станислава и Машу вывели, усадили в заднее зарешеченное отделение внедорожника и увезли.

Он хотел было сразу забежать в квартиру, где ждала Виктория, но Иван Павлович остановил его.

— Погоди, Давид, пару слов, — сказал он сухо. — Не хочешь узнать, о чём мы говорили с начальником полиции?

— А ты расскажешь? — глядя в глаза другу, спросил Давид Маркович.

— Да. Он сказал нам, что даёт сутки на то, чтобы мы решили вопрос с потерпевшими. Если пацан придёт в себя, то можно будет на самооборону и обоюдную драку всё списать.

— А такое возможно?

— Когда у ментов что-то было невозможно?

— А что делать-то будем?

— Думай, как со своим передовиком-механизатором будешь говорить. Молись, чтобы сын его в себя пришёл. И ещё... — добавил он, пожевав губами, — он сказал, что ты знаешь, к кому тебе надо идти. Не рассказывай мне только. Но если можешь — иди.

Ответить на это Давид Маркович ничего не успел, Иван Павлович развернулся и пошёл к дому.

Виктория Марковна ждала их на кухне, стояла у окна и курила. Отец Маши сидел за столом и вскочил, когда они вошли.

Иван Павлович пересказал разговор с полицейским начальником.

— Семён, сможешь поговорить с Пуховцевым? — спросила Виктория Марковна.

Семён Ефимович, молчавший всё время после того, как дочь его увели, посмотрел на неё.

— Мы жили спокойно. Хорошо мы жили. Я — колхозник. Маша — дочь колхозника. Стёпа — сын тракториста. Как нам теперь жить? Что я отцу Стёпиному скажу? Что я тоже такой, как вы? Я и так, после того как мать Машина пропала, выкручивался как мог. Слухи разные ходили. Вы что, не понимаете, что вот он, Пуховцев, жить будет, а вас скоро не будет! Я с ними хочу, с теми, кто жить будет. А с вами, которых всё равно скоро не будет, не хочу. Вы же нигде не нужны никому были, ни царской власти, ни коммунистам, ни олигархам, ни братским народам Конвенции. Закончатся чуждые, кластер закроют, вы же не доживёте, а если и доживёте, то снова никому нужны не будете, а трактористы и агрономы нужны. Вы же заразные, я с вами стою и говорю сейчас, как вы говорите, я даже читать начал, что Маше вы подсовываете, а я такое читать не хочу и не хочу говорить, как вы, и жить так не хочу. А Маша хочет, как вы. Схожу я к Пуховцеву, схожу, куда мне деваться, прямо сейчас и пойду, только говорить буду не так, как вы хотите, а по-нашему, как надо, как мы всегда говорили и будем, когда вас всех не станет и тебя, бывший мент, и вас обоих...

— Говори, кого нас, чего замолчал, — повысила голос Виктория Марковна.