«Сглотнула рыба их…» Беседы о счастье

М. К. Да почему «не могу давать»? Не могу в таком масштабе, 1001 ночь – нет, но сто-то – запросто. У каждого своя мера. Возможно, этому парню хватило б и десяти ночей. Психолог назвал заведомо неисполнимую задачу, она честно ответила. Но мы и не в сказке – за ночь строить дворцы.

Т. Б. Соглашусь – психолог допустил преувеличение, потому что некоторые вещи на полутонах незаметны. Прием этот помогает Диане взвесить, оценить способность осуществить декларируемую ею готовность быть нужной. Причем именно этому человеку, чтобы в иллюзиях на свой и его счет не пребывать. Это необходимо, но не достаточно, ведь остается то, что может быть еще важнее для незрелой личности – потребность получать. И тут второй внутренний конфликт из той же серии – хочу, но не могу получить, не могу добиться.

Но принять свою неспособность давать легче, чем согласиться с тем, что тот, от кого ты ждешь любви, тебе ее дать не может. Или, что еще хуже, не хочет.

М. К. Это и в самом деле обидно, когда тебя не любят, не хотят. Так и хочется надуться, как в детстве, крикнуть «я так не играю!» и обидеться на весь мир. Может, хоть тогда этот мир опомнится и полюбит меня обратно?

Т. Б. Идея добиться любви, то есть получить то, чего тебе не дают добровольно, действительно уходит корнями в детство. Ведь в детстве мы иногда получали внимание, ласку, утешение – как результат наших действий. И мы понимали: «Вот, не зря я старался! Любви можно добиться!»

Почему же поведение, построенное на основе сделанного в детстве умозаключения, не меняется, когда человек взрослеет?

Дело в том, что у безответной любви есть и свои преимущества, свои «выгоды».

3. Выгоды безответной любви

М. К. Как безответное чувство может быть выгодно?

Т. Б. Безответная влюбленность – по-своему гениальное бессознательное решение, найденное человеком в попытке обеспечить удовлетворение одновременно всех его противоречивых потребностей, осознаваемых им и неосознаваемых. Найденный им компромисс.

Безответная влюбленность соответствует точке в центре «паутины» потребностей, и некоторые люди застревают в ней на всю жизнь – раз за разом они будут выбирать для своих романтических чувств объект, который их никогда не полюбит.

М. К. В этой логике получается, что человек, который всегда ищет неразделенной любви, боится, что его полюбят. Не могу себе вообразить, существуют люди, которые не хотят быть любимыми?

Т. Б. Хотят. Но боятся.

Существует, как это ни странно, и страх любви. Ведь любить – значит открыться. Не только всему положительному в этом мире, но и всему отрицательному, что в результате этой открытости может произойти и принести нам боль, страдание и печаль. И в глубине души прячется ужасный неотвязный вопрос: не уничтожат ли нас эти новые отношения? Любовь несет с собой обостренное понимание того, что у нас уже не может быть никаких гарантий безопасности. Ведь любить безоглядно – значить рисковать потерять всё.

Головокружительные перепады страха, тревоги и радости являются неотъемлемым свойством любви. А пронизанная тревогой радость не сводится к вопросу о том, ответят нам взаимностью или нет. Парадоксально, но бывает так, что тревога влюбленного усиливается как раз тогда, когда ему отвечают взаимностью, а не тогда, когда его чувства остаются без ответа. Потому что настоящий спор – идти вперед навстречу любви или остановиться – идет внутри самого человека.

М. К. Еще один страх, не позволяющий распахнуть ворота крепости, наверное, страх, что он умрет? И этого я уж точно не переживу.

Т. Б. Как ни странно, да, страх смерти. Связь между любовью и смертью становится наиболее явной, пожалуй, когда у человека появляются дети.

М. К. У меня есть про это любимая цитата из Толстого – о любви Лёвина к его ребенку, младенцу, вот собственно: «Что он испытывал к этому маленькому существу, было совсем не то, что он ожидал. Ничего веселого и радостного не было в этом чувстве; напротив, это был новый мучительный страх. Это было сознание новой области уязвимости. И это сознание было так мучительно первое время, страх за то, чтобы не пострадало это беспомощное существо, был так силен, что из-за него и незаметно было странное чувство бессмысленной радости и даже гордости, которое он испытал, когда ребенок чихнул».

Т. Б. Страх перед смертью испытывали люди всегда. Мы, люди XXI века, меньше защищены от этого всеобщего страха, поскольку утратили веру в бессмертие, которой были вооружены наши предки. Соответственно, мысли о смерти в наше время усиленно подавляются. Но человек не может заблокировать ни один важный аспект своего существования, не заплатив за это эквивалентным количеством внутреннего беспокойства. И если имеет место одержимость человека чем бы то ни было, то мы можем обнаружить за этим какое-то подавление. Куда направляется энергия, порожденная подавлением страха смерти? В нашу неотвязную зацикленность – на сексе, на деньгах, на здоровье, на чистоте, на порядке и… на объекте неразделенной любви.