Сгоравшие заживо. Хроники дальних бомбардировщиков

Завидов лишь долю секунды думал, что ей ответить. Рите даже показалось, что он обрадовался ее решению, но он жестом руки велел ей остановиться.

– Не надо. Летчик вооружен.

Она и сама это знала. Но о том, что фашист, находясь у нас в тылу, окруженный столькими людьми, вздумает отстреливаться, она и мысли не допускала.

Рита бежала за Завидовым и солдатами по пшенице, больно стегавшей по голым коленям и рукам, не спуская глаз со снижающегося парашютиста. Он тоже видел их, тянул стропы, чтобы ускорить скольжение, на что?то надеясь.

А пшеница выросла высокая, чуть ли не в рост человека, с длинным тяжелым колосом, и Рите было жаль топтать ее, хотя понимала, что убрать урожай вряд ли удастся.

Парашютист упал метрах в двухстах. Отстегнул купол – белое полотнище хорошо было видно издали, – и то ли залег, то ли ползком решил уйти от них. Завидов приказал одному бойцу взять правее, второму левее, а Рите дал знак остановиться.

Она послушалась, постояла, пока они удалились метров на сто, и неторопливо и осторожно двинулась следом. Завидов и бойцы, разомкнувшись метров на тридцать, держали направление на парашют. Когда до купола осталось метров сорок, лейтенант крикнул:

– Хенде хох! Сдавайся!

Немец не поднялся и не отозвался.

– Дальше не ходите, – повернулся Завидов к Рите и, подняв пистолет, медленно пошел вперед. Бойцы – один справа, другой слева – не отставали от него.

Рита с затаенным дыханием наблюдала за ними, и сердце ее сжимал страх, не за себя, за них, и больше всего – за лейтенанта. Теперь она поняла: он ей небезразличен…

Завидов и бойцы сошлись у парашюта. Но там, судя по выражению их лиц, летчика уже не было. Они двинулись дальше, расходясь в стороны.

– Выходите, сдавайтесь! – снова крикнул Завидов, и снова немец не отозвался. Он будто сквозь землю провалился.

Завидов и бойцы ушли довольно далеко, и Рита не выдержала, потихоньку стала продвигаться за ними, жалея, что не взяла у оставшихся в машине карабин. Она миновала парашют. Белый шелк, чуть пригнув колосья, невесомо расстилался над землей, маня своей чистотой, умиротворяющим спокойствием. Захотелось упасть на него лицом вниз и лежать неподвижно, вдыхая запахи пшеницы, земли, неба…

От подвесной системы – лямок с металлическими карабинчиками – тянулся свежий след – примятая пшеница. По нему и пошел Завидов. Вскорости след пересек другой, третий. Их оказалось здесь, к сожалению, немало: люди, так бережно сеявшие семена, теперь безжалостно топтали плоды своих рук – было не до пшеницы.

И все?таки один след Рита выделила: пшеница здесь была примята так сильно, словно тащили кого?то волоком, а местами в земле виднелись лунки – человек полз, упираясь носками сапог. Она пошла по этому следу, чуть забирая влево.

Рита увидела его совсем неожиданно, не пройдя и метров пятидесяти: немец полулежал, опираясь на локоть и нацелив на нее пистолет. Она не испугалась, лишь вздрогнула от неожиданности и остановилась. Секунды три они смотрели друг на друга, словно гипнотизируя, заставляя один другого подчиниться своей воле: она – чтобы он опустил пистолет, он – чтобы она молчала. Можно, конечно, повернуться и уйти, а потом позвать Завидова, но этот трусливый фриц и так не посмеет выстрелить. И Рита властно скомандовала, по?завидовски:

– Хенде хох! Сдавайся!

Немец видел, что она без оружия, нагловато ухмыльнулся и предупреждающе поводил пистолетом: дудки, мол, убирайся подобру?поздорову.

Завидов был довольно далеко и вряд ли мог услышать ее голос, но обернулся и обратил внимание, что она чем?то озабочена, крикнул:

– Что там у вас?

– Сюда! – махнула Рита.

В тот же миг немец выстрелил. Она это поняла по вырвавшемуся из дула пистолета огоньку. Что?то тяжелое, сильное ударило ее пониже груди. В глазах засверкали искры, небо опрокинулось, а земля рванулась из?под ног. Еще Рита осознала, что падает. В какую?то черную, бездонную яму…

6

19/VII 1942 г. …Боевой вылет с бомбометанием по скоплению вражеских войск и техники на подступах к Ростову…

(Из летной книжки Ф.И. Меньшикова)

Рита никак не могла понять, где она и что с ней, хотела проснуться, отогнать этот страшный, кошмарный сон, поднимала голову, но сильная боль не только не позволяла сделать этого, но не давала даже разомкнуть век. Душил какой?то знакомый терпкий и неприятный запах. Вспомнила: так пахло в палате, где лежал раненый Шурик… Как она попала туда? Ведь Шурик давно выписался… И голоса какие?то незнакомые, непонятные. Эта страшная головная боль не дает сосредоточиться… И все?таки она разобрала: «Нет, нет… миновал», «Теперь все зависит от организма…», «Будем надеяться…»

Она собрала все силы и разомкнула веки. От боли в голове зазвенело в ушах, перед глазами все закачалось – окна, кровати, стоявшие неподалеку люди. И она, понимая, что снова может потерять сознание, и не желая этого, вынуждена была смежить веки. А когда боль чуть приутихла, не выдержала, посмотрела туда, откуда доносились голоса.