Сговор диктаторов или мирная передышка?

Обратите внимание на главное. Даже в «интерпретации» Радзинского старый львовский железнодорожник никак не упомянул Сталина. Кстати, услышав подобную сенсацию, Радзинский не постарался запомнить имя «славного» львовского железнодорожника? А ведь такие сенсации первому встречному с порога не выкладывают. Следовательно, он долго с ним болтал. Если болтал, конечно. Соответственно имя железнодорожника должно быть известно Радзинскому. Да и вообще, чтобы добиться серьезного расположения собеседника к себе, необходимо как минимум опрокинуть с ним не менее трех стаканов водки. Иначе разговора не получится. Тем более между «москалем» Радзинским и жителем Львова. В тех краях никогда симпатиями к «москалям» не отличались.

Итак, железнодорожник оперировал датой 16 октября, американский «документ» — 17 октября, а сам Радзинский — 18 и 19 октября (до 20 ч. 25 мин.).

Однако драматург на то и драматург, чтобы не знать простых технических деталей железнодорожного транспорта. Если, по данным самого же Радзинского, Сталин 16 и 17 октября находился в Кремле, 18-го отсутствовал[259], а уже в 20 ч. 25 мин. 19 октября возобновил прием посетителей, то каким же образом он мог столь быстро съездить во Львов и вернуться обратно? Ведь даже сегодня, когда железнодорожный транспорт электрифицирован, а курьерская скорость поездов практически в 1,5 — 2 раза превосходит тогдашние, все равно требуется не менее полутора суток, чтобы добраться до Львова. А по тем временам даже при наличии «зеленой улицы» для литерного поезда Сталина все равно необходимо было не менее двух суток, чтобы добраться только в одну сторону. Значит, на все нужно было не менее четырех суток плюс не менее половины дня на встречу с перерывом на обед и прочие формальности.

Но эта деталь — ничто по сравнению с другой технической деталью. Драматург на то и драматург, чтобы наличествующей в его голове антисталинский заумью не сообразить, что железная дорога советского Львова 1970-х гг. и только что приобретенного Лемберга конца 1930-х гг. являли собой, как говорят в Одессе, две большие разницы. Железнодорожная колея в Лемберге в тот момент была меньше советской. Она была европейской, досталась Лембергу со времен Австро-Венгерской империи и имела ширину 1435 мм. Даже ради Сталина за полтора-два дня железнодорожные войска не смогли бы «перешить» колею на советские 1524 мм, тем более на протяжении нескольких сотен километров. На всех вошедших в состав СССР в 1939 — 1940 гг. территориях — от Прибалтики до Западной Украины — массовой «перешивки» железных дорог до войны не осуществлялось. У государства не было необходимых для такой работы 9 миллиардов рублей. Это свидетельство железнодорожного специалиста тех времен: в 1939 г. начальника военного отдела наркомата путей сообщения, впоследствии наркома путей сообщения СССР Ивана Владимировича Ковалева[260]. «Перешивка» началась только в 1944 — 1945 гг., когда эти территории были освобождены от гитлеровцев. А до войны у нас были немалые проблемы с этой узкой колеей, вследствие чего нередки были случаи затора на границе при перевалке импортировавшиеся германских товаров в СССР.

Ну и как же Сталин должен был попасть во Львов? Ведь самолетом в то время он не летал! Каким образом он должен был столь быстро возвратиться в Москву, чтобы в 20 ч. 25 мин. 19 октября вновь начать прием посетителей? Да и зачем ему, с дороги, уставшему от путешествия, сразу же бежать в Кремль? Кому и что доказывать!

Но это еще не все. С 16 октября 1939 г. начала официально функционировать советско-германская граница — именно в тот день она была передана под охрану пограничными войсками НКВД СССР. Львов же находился не у самой границы, а на значительном удалении от нее. Чтобы прибыть туда, Гитлеру пришлось бы официально пересечь советско-германскую границу. Как-никак, но лицом он был не просто официальным, а первым — фюрер германской нации, рейхсканцлер, президент и верховный главнокомандующий. Даже в те времена, когда не было систем космического слежения за наземными объектами, передвижения первых лиц ведущих держав мира весьма жестко отслеживались всеми заинтересованными сторонами. Однако нигде, ни в каких германских или советских архивах нет даже намека на правдоподобие такого, с позволения сказать, «факта». Ничего подобного нет и в архивах Великобритании и Франции. А ведь многоопытные разведки этих государств еще с августа 1939 г. стояли буквально на ушах в попытках получения достоверной информации о действиях Германии и Советского Союза. ЦРУ в то время не существовало даже в зародыше, хотя определенная система разведывательной деятельности была в наличии. А потуги Э. Гувера образца 1940 г. разыгрывать из себя аса мирового шпионажа ничего, кроме иронической улыбки, вызвать не могут.