Сговор диктаторов или мирная передышка?

Спор о том, был ли этот самый «секретный дополнительный протокол» в действительности или же не был, давно приобрел характер ожесточенной битвы сугубо стратегического характера. Пожалуй, даже, глобальный характер. Уж слишком многое в послевоенной политике выводится из факта признания его наличия или факта непризнания его наличия. К тому же колоссальную роль играет отчаянная антисоветская и антисталинская пропаганда, рьяно демонизирующая не столько даже сам факт подписания договора о ненападении, хотя и без этого тоже не обходится, сколько факт априорного признания наличия и якобы достоверности «секретного дополнительного протокола» к нему. Короче говоря, общественное мнение и сознание умышленно дурят, демонстративно делая из Сталина еще большее чудовище, чем даже сам герр Гитлер.

Между тем приводимый якобы «секретный дополнительный протокол» к советско-германскому договору о ненападении от 23 августа 1939 г. — натуральная, запредельно подлая фальшивка, преследовавшая сугубо антигосударственные цели, но чрезвычайно трудно поддающаяся разоблачению! И вот почему. Для начала попробуйте хотя бы самим себе объяснить такие парадоксы:

I. Почему якобы реальный «секретный дополнительный протокол», который якобы являлся неотъемлемой органической частью договора о ненападении, в сравнении с самим договором имеет совершенно не те параметры архивного хранения, которые ему было бы положено иметь?! Ведь архивные координаты самого договора — АВП СССР, Ф. 3а — Германия, д. 243, в то время как якобы «сохранившаяся машинописная копия протокола» находится в АВП СССР, Ф. 06, Оп. 1, П. 8, Д. 77, Л. 1 — 2!? Поясню, в чем тут дело. В НКИД-МИД СССР существовал особый порядок архивного хранения открытых документов и конфиденциальных/секретных приложений/протоколов к ним. Но у этого порядка были очень четкие параметры. Если, например, договор хранился в АВП СССР, Ф. 3а — Германия, д. 243 (попутно отметим еще одну несуразность — договор о дружбе и границе от 28 сентября почему-то угодил не в это дело, а в дело № 246), то секретный протокол должен был бы храниться в Ф. 03a — Германия! Ноль перед буквенно-цифровым обозначением архивного фонда означает, что там концентрируются секретные или конфиденциальные документы.

Нам же предлагают удовлетворить свое любопытство бумажкой из Ф.06, Оп.1, П.8, Д. 77, Л.1 — 2!, в котором, судя по всему, концентрировались в том числе и материалы курирования германского посольства в Москве и переписки между ним и НКИД CCCP!?[151] А ведь это просто немыслимо. В НКИД-МИД СССР порядок простого и секретного делопроизводства в сталинский период, особенно когда НКИД возглавил Молотов, был поставлен на высочайшем уровне. За подобные нарушения секретного делопроизводства в те времена можно было запросто схлопотать от НКВД, но по «рекомендации» руководства НКИД, «бесплатную путевку» в колымский «санаторий» годков так на пять — восемь. Чтобы не быть голословным с указанием архивных фондов для простых и конфиденциальных/секретных дипломатических документов, приведу три примера — по Прибалтике. Почему именно по Прибалтике? Да потому, что эти примеры наиболее близки по тематике. Как известно, в сентябре — октябре 1939 г. с Литвой, Латвией и Эстонией были подписаны пакты о взаимопомощи, а также иные документы. Почти все они имели конфиденциальные протоколы. Так вот, открытые тексты договоров с давних пор хранятся в Ф. 3а, соответственно через тире в каждом отдельном случае указываются Литва, Латвия, Эстония, то есть Ф. 3а — Литва, Ф. 3а — Латвия, Ф. 3а — Эстония. А вот конфиденциальные протоколы к этим же договорам и пактам с указанными государствами с тех же давних пор хранятся в Ф. 03а — Литва. Ф. 03а — Латвия, Ф. 03а — Эстония. Причем нумерация дел этого архивного фонда также имеет условное обозначение секретности — впереди каждой цифры поставлен ноль. Например, Ф. 03а — Эстония, Д. 010, Ф. 03а — Литва, Д. 05 и так далее. Почему же нам все время тычут бумажкой из фонда, который не относится к секретным/конфиденциальным документам по Германии?!