Сговор диктаторов или мирная передышка?

«В продолжение моей предыдущей телеграммы. Поскольку последние части Вашей телеграммы № 633–635 поступили мне только поздно ночью я смог связаться с Беком только сегодня в 10 час. утра. Я отстаивал перед ним со всей настойчивостью, которую требуют обстоятельства, предписанные Вашим Превосходительством аргументы. Я настаивал на том, что, если Польша откажется от своей непримиримости, она обеспечит продолжение военных переговоров в Москве и может вызвать провал, по крайней мере частичный, поездки фон Риббентропа; что при таком предположении созданная германо-русским маневром ситуация может повернуться в нашу пользу, а Германия подвергнется из-за этого всяческим трудностям, не получив ожидаемую выгоду. Я также отметил, что вопрос об ответственности Польши, над которой нависла большая, чем над кем-либо другим, угроза, причем речь идет о самом ее существовании, будет поставлен самым серьезным образом, если она будет упорствовать в чисто негативной позиции. Бек был потрясен, но ответа пока не дал и покинул меня для участия в церемонии под председательством Мосьцицкого, во время которой он намеревался поговорить с другими польскими руководителями. В 12 час. 15 мин. я вновь оказался в его кабинете с моим английским коллегой, который вместе со мной взялся за дело. В конечном счете, нам удалось добиться согласия Бека только на формулу, указанную в моей телеграмме № 1242. Тем не менее, кажется, что эта формула будет способна дать генералу Думенку достаточные возможности для ведения переговоров. Бек отказался пойти на большее, сославшись, прежде всего, на желание Польши не попасть в переделку, куда, как она подозревает, ее стремится втянуть СССР. Давая нам, в конечном счете, согласие, министр счел должным повторить, что польскому правительству тем не менее по-прежнему претит ввод русских войск на его территорию».[130]

В общем, если все изложенное кратко резюмировать, то налицо следующий факт – была придумана «сверхдипломатическая» формулировочка, для того чтобы английское и французское правительства могли попытаться продолжать в Москве совершенно бесплодные переговоры. Фактически она означала, что по-прежнему было невозможно договориться об участии Польши в борьбе против агрессии. В этом заявлении была изложена не позиция Польши, а лишь «мнение» английской и французской военных миссий, причем на самом деле они знали, что Польша не согласна на сотрудничество с СССР.

К исходу лета стали появляться сведения о подготовке англичанами планов нового Мюнхена – теперь за счет Польши. Поляков стали энергично подталкивать к «компромиссу» с Германией и удовлетворению ее требований. Имелись свидетельства того, что Варшава в принципе не исключала уступок, причем самых значительных. Еще в мае 1939 г. заместитель министра иностранных дел Польши М. Арцишевский заявил германскому послу в Варшаве Г. Мольтке, что Ю. Бек «был бы готов договориться с Германией, если бы удалось найти какую-либо форму, которая не выглядела бы как капитуляция». Какое большое внимание этому придает Бек, продолжал Арцишевский, «показывает та сдержанность, которую Польша проявляет в отношении переговоров о пакте между Западом и Советским Союзом».[131] 18 августа польский посол в Берлине Ю. Липский поставил перед Беком вопрос о целесообразности срочного визита министра в Берлин для переговоров с нацистскими руководителями. Варшава сразу же согласилась с этим предложением, и 20 августа Липский вылетел в польскую столицу для обсуждения программы намеченных переговоров.[132] Угроза выхода германских войск непосредственно к советским границам или превращения Польши в германского вассала обретала все более резкие очертания.