Ш-ш-а...

Алкоголя близко даже не хватает, чтоб меня успокоить, тем более остановить стремительный круговорот «ничего» и «никогда», закрыть тошнотворно черную дыру, где кручусь я, как бы ввинчиваясь в адский электрический патрон.

– Мне очень жаль, Рей. Этого я и боялась.

– Еще. Пожалуйста. Мало. Еще надо выпить. Иначе не вынесу.

Она пошла, заглянула в буфет.

– Есть только бутылка белого вина.

– Все равно.

– Пей хотя бы из стакана.

– Таблетки есть?

– Таблетки не помогут, да у меня их и нет. Вот вино.

Она поставила бутылку, стакан, я умудрился налить вино не расплескав. Ладно, говорю себе, я здесь вообще ни за чем. Напрасно проделал долгий путь, и имею не больше причин оставаться, чем ехать домой, в любое другое место или вообще никуда.

– Знаешь, что у нее день рождения десятого октября? – спросила Мисси. – Почти в тот день, когда ты приедешь. Возможно, на том твои поиски кончатся.

Могила? К ней я направляюсь? Собираюсь сказать себе, что теперь надо сделать именно это, потому что больше нечего делать? Отправляюсь к этой цели, чтоб обмануть себя и заставить поверить, что она со мной, может быть, поговорит иначе? Может, откроет истинную причину всего? Как-нибудь исповедуется с глубины в шесть футов? Созовет всех Реев? На это я надеюсь?

С одной стороны звучит ответ «да». Понимаете, я начинаю понимать, как дурачил себя, уговаривал себя на это, даже не зная зачем. Начинаю видеть себя насквозь. Черт возьми, знаю, это бесполезно, но все равно надо ехать. Есть какая-то причина, какой-то конечный ответ, который вообще не ответ. Ложь, дерьмо собачье, полный ноль, и все-таки я должен услышать, увидеть.

Как будто вышел на прогулку и через милю понял, что вообще лучше было бы не выходить. Либо идешь дальше, либо поворачиваешь назад, но в любом случае остается пройти еще как минимум милю. А вернешься домой, ну и что? Сядешь в кресло, встанешь, поешь, снова сядешь, походишь кругами в одну сторону или в другую, значения не имеет. Включишь телевизор, выключишь. Смотришь в пол, на стены, на свои ноги. Сходишь пописать, обождешь, когда снова захочется. Все заключается в том, что ты вынужден делать одно и то же снова, снова и снова.

Мисси смотрит в стол, потом на свою крутящуюся фотографию, куда угодно, только не на меня. Я хотел ей сказать, все в порядке. Не имеет значения. В любом случае какая разница, так узнать или иначе? Она вполне может сказать то, что я хочу услышать, или то, что сама хочет сказать. В один день мир кажется куском дерьма, в другой радугой, выигрышем в лотерею. Хочешь сказать, что правдивее следующего? Стол, в который смотрит Мисси, даже не стол. Все правильное в данный момент – не-Рей. Всё не-Рей, кроме меня, поэтому она смотрит на все, видя одно и то же. Не важно что. В данный момент ее рука, черт возьми, вообще не рука. Она просто не-я. Ох, все проясняется. Могу спеть тебе песню, которую однажды слышал, причем спеть даже лучше, на собственный лад.

Ни черта не вижу
Под дождем.
Ничего не вижу
На пути.
Тучи черные
Ослепили меня.
Жду я темного, темного
Зимнего дня.

Ничего не смогу,
Нет надежды.
Из души ушла
Всякая радость.
Гром гремит,
Я боюсь за себя.
Жду я темного, темного
Зимнего дня.

Погляжу я вокруг —
Ничего,
Только черное небо.
Погляжу я вперед,
Ничего, кроме черного неба.
Ни черта не вижу
Под дождем.
Ничего не вижу
На пути.
Тучи черные
Ослепляют меня.
Жду я темного, темного
Зимнего дня.

– Рей, – сказала она. – Что ты будешь делать, Рей?

Мисси забросила меня на железнодорожный вокзал с сумками набитыми одеждой, которой хватит на сто лет. Купила билет, дала наличными две тысячи долларов. Заплатила бы даже за перелет, да поезд кажется лучше – нечто среднее между проклятым богом автобусом и неиспробованным самолетом. Уезжать, честно сказать, нетрудно, потому что она лишь заставила меня подумать обо всем, что я старался понять с детских лет, а теперь оно так же рассеялось, как ее взгляд на снимке. Быть с ней – значит уплывать назад, в ничто, словно я еще не родился.

Она стиснула мою руку. Я смотрел в пыль, на камешки, на сверкавшие осколки стекла на автомобильной стоянке. Почему из них не делают драгоценности? Потому что все могут себе их позволить?

Не тискала бы она мою руку. Кажется, будто пытается втащить меня в себя, погрузить в бесполезные воспоминания, повсюду плавающие вокруг нас. Теперь один поезд способен меня унести.

И он подошел. Я смог взглянуть лишь на ее талию, как в детстве, когда таскался за ней.