Шабоно

Перед тем как идти дальше по тропе, уводящей в лес, я остановилась и оглянулась. За рекой, почти скрытая в излучине, лежала миссия. Пронизанная сиянием утреннего солнца, она, казалось, стала чем-то неосязаемым. Я почувствовала странную отчужденность не только от этого места и людей, с которыми провела минувшую неделю, но и от всего, что было столь привычно мне прежде. Я ощутила в себе какую-то перемену, словно переправа через реку стала отметиной в судьбе, поворотным пунктом. Что-то, видимо, отразилось на моем лице, потому что поймав на себе взгляд Анхелики, я уловила в нем тень сочувствия.

— Уже далеко, — сказал Милагрос, остановившись рядом с нами. Сложив руки на груди, он блуждал взглядом по реке. Ослепительно сверкавший на воде утренний свет отражался на его лице, придавая ему золотистый оттенок.

У него было угловатое, костлявое лицо, которому маленький нос и полная нижняя губа придавали неожиданное выражение ранимости, резко контрастировавшее с мешками и морщинами вокруг раскосых карих глаз. Они неуловимо напоминали глаза Анхелики, в них было такое же вневременное выражение.

В полном молчании мы зашагали под громадами деревьев по тропам, затерянным в густом кустарнике, сплошь увитом лианами, в переплетении веток, листвы, ползучих растений и корней. Паутина невидимой вуалью липла к моему лицу. Перед глазами у меня была одна лишь зелень, а единственным запахом был запах сырости. Мы перешагивали и обходили упавшие стволы, переходили ручьи и болота в тени высоких бамбуковых зарослей. Иногда впереди меня шел Милагрос; иногда это была Анхелика со своей высокой узкой корзиной за плечами, которая удерживалась на своем месте надетой на голову специальной лубяной повязкой. Корзина была наполнена тыквенными сосудами, лепешками и жестянками сардин.

Я не имела представления, в каком направлении мы идем. Солнца я не видела — только его свет, сочащийся сквозь густую листву. Вскоре шея у меня занемела от глядения вверх, в немыслимую высь недвижных деревьев.

Одни лишь стройные пальмы, неукротимые в своем вертикальном порыве к свету, казалось, расчищали серебристыми верхушками редкие заплатки чистого неба.

— Мне надо передохнуть, — сказала я, тяжело плюхнувшись на ствол упавшего дерева. По моим часам шел уже четвертый час дня. Мы без остановок шагали вот уже больше шести часов. — Я умираю от голода.

Передав мне калабаш из своей корзины, Анхелика присела рядом со мной.

— Наполни его, — сказала она, указав подбородком на протекавший поблизости неглубокий ручей.

Сев посреди потока на корточки с широко расставленными ногами и упершись ладонями в бедра, Милагрос наклонялся вперед, пока его губы не коснулись воды. Он напился, не замочив носа.

— Пей, — сказал он, выпрямившись.

Ему, должно быть, около пятидесяти, подумала я.

Однако неожиданная грация плавных движений делала его намного моложе. Он коротко усмехнулся и побрел вниз по течению ручья.

— Осторожно, не то искупаешься! — воскликнула Анхелика с насмешливой улыбкой.

Вздрогнув от ее голоса, я потеряла равновесие и бултыхнулась в воду вниз головой.

— Не получится у меня напиться так, как это сделал Милагрос, — небрежно сказала я, отдавая ей наполненный сосуд. — Лучше уж мне пить из калабаша.

Усевшись возле нее, я сняла промокшие теннисные туфли. Тот, кто сказал, что такая обувь лучше всего годится для джунглей, никогда не топал в ней шесть часов подряд.

Мои ноги были стерты и покрылись волдырями, коленки исцарапаны и кровоточили.

— Не так уж плохо, — сказала Анхелика, осмотрев мои стопы. Она легонько провела ладонью по подошвам и покрытым волдырями пальцам. — У тебя ведь отличные жесткие подошвы. Почему бы тебе не идти босиком? Мокрые туфли только еще сильнее размягчат стопы.

Я посмотрела на свои подошвы; они были покрыты толстой ороговевшей кожей в результате многолетних занятий каратэ.

— А вдруг я наступлю на змею? — спросила я. — Или на колючку? — Хотя ни одна рептилия мне еще не попадалась, я замечала, как Милагрос и Анхелика время от времени останавливаются и вытаскивают засевшие в ступнях колючки.

— Надо быть круглым дураком, чтобы наступить на змею, — сказала она, сталкивая мои ноги со своих колен.

— А по сравнению с москитами колючки тоже не так уж плохи. Тебе еще повезло, что эти мелкие твари не кусают тебя так, как этих racionales. Она потерла мои ладони и руки, словно надеясь отыскать в них ответ на эту загадку. — Интересно, почему это? Еще в миссии Анхелика изумлялась тому, как я, подобно индейцам, сплю без москитной сетки. — У меня зловредная кровь, — сказала я с усмешкой. Встретив ее озадаченный взгляд, я пояснила, что еще ребенком часто уходила с отцом в джунгли искать орхидеи. Он неизменно бывал искусан москитами, мухами и вообще всякими кусачими насекомыми. Но меня они почему-то никогда не донимали. А однажды отца даже укусила змея.

— И он умер? — спросила Анхелика.

— Нет. Это вообще был очень необычный случай. Та же змея укусила и меня. Я вскрикнула сразу вслед за отцом.