Я уже не верила ни его улыбке, ни ласковому блеску в глазах. Взяв стоящий у огня калабаш с водой, я протянула его ему. Он с улыбкой отложил веревку. Я подвинулась ближе, будто собираясь поднести сосуд к его губам, но вместо этого изо всех сил врезала ему между глаз. Захваченный врасплох, он упал навзничь, глядя на меня с немым изумлением, а кровь с обеих сторон потекла у него по носу.
Не обращая внимания на колючки, корни и острые клинки травы, я рванулась сквозь заросли к тому месту, где видела каноэ. Однако я неверно рассчитала, куда Ирамамове его привязал, и добежав до реки, не увидела ничего, кроме разбросанных вдоль берега камней. Суденышко оказалось выше по течению. Я запрыгала с камня на камень с ловкостью и быстротой, каких в себе не подозревала, и с трудом переводя дух, повалилась на землю рядом с каноэ, наполовину вытащенным на берег. Увидев стоящего передо мной Ирамамове, я не смогла сдержать крика.
Он присел и рассмеялся, широко раскрыв рот. Хохот накатывал на него порывами и так сотрясал все тело с головы до ног, что подо мной задрожала земля. Слезы катились у него по щекам и смешивались с кровью из рассеченного лба. — Ты забыла это, — сказал он, помахав рюкзаком у меня перед носом, потом открыл его и подал мне джинсы и рваную майку. — Сегодня ты доберешься до миссии.
— Это та река, на которой стоит миссия? — спросила я, глядя в его окровавленное лицо. — Я не узнаю этого места.
Ты была здесь с Анхеликой и Милагросом, — заверил он меня. Дожди так же меняют лицо лесов и рек, как облака меняют лицо неба.
Я надела джинсы; они мешковато повисли, грозя свалиться с бедер. Сырая, пропахшая плесенью майка заставила меня расчихаться. Почувствовав неловкость, я подняла неуверенный взгляд на Ирамамове: — Как я выгляжу? Он обошел меня кругом и придирчиво осмотрел со всех сторон. Затем, после минутного размышления, снова присел и со смехом произнес: — Ты лучше выглядишь в раскраске из оното.
Я присела возле него. Ветра не было; на реке все словно замерло. Тени высоких деревьев тянулись над водой, ложась не песок у наших ног. Я хотела извиниться за то, что разбила ему калабашем лицо, и объяснить свои подозрения.
Я хотела, чтобы он рассказал мне о днях, проведенных в горах, но мне не хотелось прерывать молчание.
Словно зная, в каком я затруднении, и забавляясь этим, Ирамамове уткнулся лицом в колени и тихо засмеялся, как бы деля свое веселье с каплями крови, падающими между широко расставленными пальцами ног. — Я хотел взять себе
Гнев и невыразимая печаль на мгновение лишили меня дара речи. — Мы пробыли в горах больше суток? — наконец спросила я, ибо любопытство все же взяло во мне верх.
Ирамамове кивнул, но не сказал, как долго мы пробыли в хижине. — Когда я убедился, что не смогу изменить твоего тела, когда понял, что
— А если бы ты изменил мое тело, ты бы держал меня в лесу? Ирамамове застенчиво посмотрел на меня. Губы его разомкнулись в улыбке облегчения, но глаза туманило смутное сожаление. — В тебе обитает душа и тень Итикотери, — тихо промолвил он. — Ты ела пепел наших мертвых. Но у тебя тело и голова
— А ты не поедешь? — встревоженно спросила я.
— Это хорошее каноэ, — сказал он, подавая мне весло.
У него была красивой формы ручка, круглое древко и овальная лопасть в форме остроконечного вогнутого щита. — В нем ты спокойно доберешься до миссии.
— Подожди! — воскликнула я, прежде чем он отпустил лодку, и дрожащими руками стала раздергивать непослушный замок бокового кармана рюкзака. Достав кожаный мешочек, я подала его ему. — Ты помнишь камень, который дал мне шаман Хуан Каридад? — спросила я. — Теперь он твой.