Шабоно. Истинное приключение в магической глуши южноамериканских джунглей

Я так много хотела у него спросить, но побоялась вконец его расстроить. И мы умолкли, прислушиваясь к ровному, тихому журчанию реки.

Мистер Барт заговорил снова:

– А знаете, антропологи и миссионеры одного поля ягода. Для этой земли плохи и те, и другие. Антропологи даже лицемернее; они жульничают и лгут ради того, чтобы заполучить нужную информацию. По-моему, они свято верят, что во имя науки всякие средства хороши. Нет, нет, не перебивайте меня, – предупредил мистер Барт, замахав рукой у меня перед лицом.

– Антропологи, – продолжал он тем же резким тоном, – жаловались мне на заносчивость миссионеров, на их бесцеремонное и высокомерное отношение к индейцам. А сами-то хороши, никто так нагло не сует нос в дела других людей, как они, да еще так, будто имеют на это полное право. – Мистер Барт глубоко вздохнул, словно эта вспышка исчерпала его силы.

Опасаясь новой вспышки, я решила не защищать антропологов и утешилась разглядыванием алмаза, лежавшего у меня на ладони.

– Очень красивый, – сказала я, возвращая камень.

– Оставьте его себе, – сказал он и начал собирать остальные камешки. Один за другим он бросал их в кожаный мешочек.

– Боюсь, что не смогу принять такой ценный подарок, – хихикнула я и в свое оправдание добавила: – Я не ношу драгоценностей.

– А вы не считайте это ценным подарком. Считайте его талисманом. Это только горожане считают его драгоценностью, – сказал он небрежно, сжав мои пальцы на камне. – Он принесет вам удачу. – Он поднялся, расправив ладонями отсыревшие сзади штаны, и растянулся в гамаке.

Молодая женщина снова наполнила наши кружки. Потягивая приторно сладкий кофе, мы смотрели, как с приходом сумерек выбеленные стены приобретают пурпурный оттенок. Тени не успели вырасти, потому что сразу же упала темнота.

Меня разбудила Анхелика, прошептавшая на ухо:

– Мы выходим утром.

– Что? – мгновенно проснувшись, я выпрыгнула из гамака. – Я думала, что на поиски Милагроса у тебя уйдет пара дней. Сейчас я соберусь в дорогу.

Анхелика рассмеялась.

– Соберусь? Нечего тебе собирать. Вторую пару твоих трусиков и топ я отдала мальчишке-индейцу. Две пары тебе ни к чему. Иди-ка лучше спать. Завтра будет долгий день. Милагрос ходит быстро.

– Не могу я спать, – взволнованно сказала я. – Скоро начнет светать. Я напишу записку друзьям. Надеюсь, гамак и тонкое одеяло поместятся у меня в рюкзаке. А что с едой?

– Отец Кориолано отложил для нас на завтра сардины и маниоковые лепешки. Я понесу их в корзине.

– Ты говорила с ним этим вечером? Что он сказал?

– Он сказал, что все в руках Божьих.

Когда зазвонил к службе церковный колокол, я уже полностью собралась в дорогу. В первый раз со дня приезда в миссию я пошла к мессе. Индейцы и racionales заполнили деревянные скамьи. Они смеялись и болтали, словно на пирушке. Отцу Кориолано пришлось довольно долго их унимать, прежде чем он смог начать мессу.

Сидевшая рядом со мной женщина пожаловалась, что отец Кориолано всегда умудряется разбудить ее младенца своим громким голосом. Младенец и в самом деле заплакал, но не успел раздаться его первый громкий вопль, как женщина выпростала грудь и прижала ee ко рту ребенка.

Опустившись на колени, я подняла глаза к изображению Девы над алтарем. На Ней было расшитое золотом голубое одеяние. Лицо было поднято к небесам, глаза голубые, щеки бледные, а рот темно-красный. На одной руке у Нее сидел младенец Христос; другую руку, белую и нежную, Она протягивала к этим странным дикарям у Ее ног.

Глава 3

Милагрос с мачете в руке вел нас по узкой тропе вдоль реки. Сквозь дырявую красную рубаху просвечивала его мускулистая спина. Защитного цвета штаны, закатанные до колен и подвязанные выше пояса шнурком, делали его на вид ниже среднего роста. Он шел резвым шагом, опираясь на внешние края стоп, узких в пятке и веером расширявшихся к пальцам. Коротко стриженые волосы и широкая тонзура на макушке делали его похожим на монаха.

Перед тем как идти дальше по тропе, уводящей в лес, я остановилась и оглянулась. За рекой, почти скрытая в излучине, лежала миссия. Пронизанная сиянием утреннего солнца, она, казалось, стала чем-то неосязаемым. Я почувствовала странную отчужденность не только от этого места и людей, с которыми провела минувшую неделю, но и от всего, что было столь привычно мне прежде. Я ощутила в себе какую-то перемену, словно переправа через реку стала отметиной в судьбе, поворотным пунктом. Что-то, видимо, отразилось на моем лице, потому что, поймав на себе взгляд Анхелики, я уловила в нем тень сочувствия.