Шабоно

— Да, — не задумываясь ответила Хайяма. — Странные существа эти женщины-шапори. Подобно мужчинам, они охотятся с луком и стрелами. Свои тела они украшают точками и пятнами, как у ягуара. Они вдыхают эпену и песнями заманивают хекур к себе в грудь. Женщины-шапори имеют мужей, которые им служат. Но стоит им родить ребенка, как они снова становятся обыкновенными женщинами.

— Анхелика была такой шапори, правда? — Я не сразу поняла, что произнесла эту мысль вслух. Она просто явилась мне с очевидностью откровения. Я припомнила, как Анхелика вызволила меня из кошмарного сна в миссии, как меня успокоила ее невразумительная песня.

Она походила не на мелодичные песни женщин Итикотери, а на монотонные заклинания шаманов. Как и они, Анхелика, казалось, имела два голоса: один — исходящий откуда-то из самых глубин ее существа, и другой — из гортани. Я вспомнила и те дни, когда шла через лес вместе с Милагросом и Анхеликой, и то, как очаровали меня слова Анхелики о таящихся в сумраке лесных духах, и о том, что с ними всегда надо лишь плясать, не позволяя им пасть на себя тяжким бременем. Передо мной встал живой образ Анхелики, как она плясала в то утро, — с поднятыми над головой руками, семеня мелкими подпрыгивающими шажками, как пляшут мужчины Итикотери, одурманенные эпеной. До сих пор мне не казалось странным, что Анхелика, в отличие от прочих индейских женщин в миссии, сочла для меня вполне естественным делом приехать в джунгли на охоту.

Из раздумий меня вывели слова Хайямы: — Моя сестра говорила тебе, что она шапори? — Глаза Хайямы наполнились глубокой печалью, в уголках блеснули слезы, но они так и не покатились по щекам, а затерялись в сеточке мелких морщин.

— Никогда не говорила, — пробормотала я и улеглась в гамак. Свесив ногу, я тоже стала раскачиваться вперед и назад, приноравливая свой ритм к ритму Хайямы, чтобы узлы гамаков поскрипывали в унисон.

— Моя сестра была шапори, — сказала Хайяма после долгого молчания. — Я не знаю, что с ней было после ухода из шабоно. Пока она была с нами, она была почитаемым всеми шапори, но родив Милагроса, она утратила всякую силу. — Хайяма резко села. — Его отец был белый.

Я прикрыла глаза, боясь, что они выдадут мое любопытство, и затаила дыхание, чтобы ни малейший звук не прервал воспоминаний старухи. Нечего было и думать о том, чтобы узнать, из каких краев был отец Милагроса.

Независимо от национальности, любой не-индеец именовался нам.

— Отец Милагроса был белый, — повторила Хайяма. — Давным-давно, когда мы жили ближе к большой реке, в нашей деревне поселился один напе. Анхелика надеялась, что сможет заполучить его силу. А вместо этого забеременела.

— Почему же она не избавилась от ребенка? Морщинистое лицо Хайямы расплылось в широкой улыбке. — Возможно, Анхелика была слишком уверена в себе, — пробормотала старуха. — А может, надеялась, что, родив ребенка от белого, она все равно останется шапори.

Рот Хайямы широко раскрылся в хохоте, обнажив желтоватые зубы. — В Милагросе нет ничего от белого, — лукаво заметила она. — Несмотря даже на то, что Анхелика забрала его с собой. Несмотря на все то, чему он научился у белых, Милагрос навсегда останется Итикотери. — Глаза Хайямы светились твердо и непреклонно, а лицо выдавало смутное затаенное торжество.

Мысль о том, что скоро придется возвращаться в миссию, наполнила меня тревогой. Несколько раз со времени моей болезни я пыталась представить себе возвращение в Каракас и Лос-Анжелес. Каково мне будет встретиться с родней и друзьями? В такие моменты я точно знала, что никогда не уйду отсюда по собственной воле.

— Когда Милагрос отведет меня в миссию? — спросила я.

— Не думаю, чтобы Арасуве стал дожидаться Милагроса. Вождь не может больше откладывать свой уход, — сказала Хайяма. — Тебя отведет Ирамамове.

— Ирамамове! — воскликнула я, не веря своим ушам. — А почему не Этева? Хайяма принялась терпеливо объяснять мне, что Ирамамове несколько раз бывал в окрестностях миссии и знает дорогу лучше всякого другого Итикотери. Существовала также вероятность того, что Этеву выследят охотники Мокототери, и тогда его убьют, а меня похитят. — С другой стороны, — заверила меня Хайяма, — Ирамамове может сделаться в лесу невидимым.

— Но я-то не могу! — возразила я.

— Тебя будут оберегать хекуры Ирамамове, — убежденно заявила Хайяма. Затем старуха тяжело поднялась, немного постояла, уперевшись руками в бедра, взяла меня за руку и неторопливо повела к себе в хижину. — Ирамамове уже охранял тебя прежде, — напомнила она, усаживаясь в свой гамак.

— Да, — согласилась я. — Но я не могу отправиться в миссию без Милагроса. Мне нужны сардины и сухари.

— От этого добра тебя только стошнит, — пренебрежительно сказала она и пообещала, что по дороге мне голодать не придется, поскольку стрелы Ирамамове добудут уйму дичи. К тому же она даст мне с собой полную корзину бананов.

— У меня не хватит сил тащить такой тяжелый груз, — возразила я, зная, что Ирамамове не понесет ничего, кроме лука и стрел.