Шафрановые врата

— Ты любишь кефту?— спросила я; он, кивнув, побежал впереди меня в дом. Я прошла за ним в кухню, а Фалида двинулась за мной. В кухне было чисто. — Ты за всем так хорошо следишь, Фалида! — сказала я, и она открыла рот от удивления и только потом улыбнулась. Улыбка изменила ее лицо; хотя она была очень худой, с темными кругами под глазами, я была уверена, что вскоре она станет очень хорошенькой.

— Фалида купает меня каждый день, когда нет Maman, —сказал Баду.

— Я заметила, — отозвалась я и улыбнулась Фалиде.

Она наклонила голову, засмущавшись.

Я разложила еду, каждый из нас взял свою тарелку, и мы все вышли во двор. Я присела на кушетку, а Баду уселся прямо на землю, поставив тарелку на стол перед собой. Но Фалида застыла в двери.

— Иди сюда, — позвала я ее. — Поешь с нами.

Она покачала головой.

— Мне не разрешается, — пояснила она.

Я посмотрела на нее.

— Сегодня можно, — сказала я, и она робко подошла и села на землю рядом с Баду.

Уходя, я пообещала Баду и Фалиде, что приду на следующий день.

Когда я вернулась в Шария Сура, Мена была во дворе. Накануне вечером, после того как я вернулась из сада, она была молчалива, и я поинтересовалась, не заболела ли она.

Я не видела ее и этим утром, до того как ушла в Шария Зитун, но сейчас, как только я вошла, она взяла в руки обувь своего мужа — она стояла у ворот. Она указала на нее, а потом на меня. Сначала я не поняла, но она продолжала показывать на бабучи,прижимая их к своей груди, а затем указывая ими на мою грудь. Наконец она сказала: «Раджул»,— на арабском это означало «мужчина».

Она спрашивала, где мой муж.

Я не знала, как ей это объяснить, и стала указывать рукой на ворота. Там, хотела я ей сказать, мужчина, который будет моим мужем, там, где-то в Марокко.

Затем она произнесла имя Ажулая вопросительным тоном.

Я покачала головой.

— Ажулай садеек.Ажулай друг.

Но Мена нахмурилась, тоже качая головой.

— Ла, ла,— сказала она. — Нет, нет.

Она указала на себя, говоря: «Имра'а»— женщина, затем снова: «Раджул».Затем: «Садеек, ла».

Я знала наверняка, что она имела в виду: «Женщина и мужчина не друзья». Я поняла, что это невозможно в ее мире. Конечно, я поняла. И все же... как еще я могла назвать Ажулая?

— Садеек,Мена, на'ам.Друг, Мена, да, — сказала я, снова глядя на ворота и думая при этом об Ажулае.

Интересно, что он сейчас делает? Я представила его в Саду Мажорель с легкостью поднимающим огромные горшки.

Но я напомнила себе, что мне следует думать об Этьене.

Собравшись идти в Шария Зитун утром следующего дня, я велела Наибу взять мои новые краски, мольберт и холст. Я остановилась на одном из базаров и купила Баду простую детскую книжку на французском языке.

Фалида приготовила рагу из козлятины, и мы снова ели все вместе. И я опять отметила, какая она способная и что она стала совсем другой — не только внешне, она вела себя иначе, — не ощущая угрозы, исходящей от Манон.

Она и Баду стали листать книжку; девочка громко рассмеялась над одной из картинок и толкнула Баду локтем в бок. Он толкнул ее в ответ и тоже рассмеялся.

Манон, конечно же, на днях вернется. Мне невыносимо было думать, что она снова будет жестоко обращаться с этой девочкой. Но что я могла сделать, кроме как сказать Манон, что я осуждаю ее за такое обращение с Фалидой. Впрочем, я знала, что никакой пользы от этого не будет.

Я читала им книжку; Баду сидел у меня на руках, а Фалида уселась рядом. Затем я установила мольберт и холст в тени палисандрового дерева. Я попросила Баду открыть мою коробку с красками. Он поставил коробку на землю и с сосредоточенным видом быстро открыл ее, благоговейно отложив крышку, как будто это был священный сосуд. Он наблюдал, как я достала тюбики и выдавила краску на палитру. Потом он сел у моих ног, снова листая страницы книги. Он тыкал пальчиком в какое-нибудь простое слово, ожидая, пока я взгляну и произнесу это слово, а потом повторял его.

Пролистав три раза эту маленькую книжку, он знал уже многие слова.

Краска блестела на холсте. Масляные краски давали ощущение свободы. С акварелью следовало быть более деликатной, точно выводить каждую тонкую линию. Используя масляные краски, я делала более смелые и свободные мазки. И я легко могла исправить свои ошибки. Моя рука стала раскованнее; теперь я чаще рисовала, совершая движения всей рукой, а не только кистью.

И тут послышался стук в запертые ворота; я подпрыгнула от неожиданности.

— Баду, это, наверно, Ажулай, — сказала я.

Баду поднялся и побежал открывать дверь. Вошел Ажулай с пакетом и посмотрел на меня, стоявшую у мольберта.

— Я понял, что ты здесь, когда увидел Наиба, — сказал он. — У меня обеденный перерыв, и я решил принести еще еды. — Он протянул пакет Фалиде.

Я кивнула и посмотрела на Фалиду. Она пошла в дом. Ажулай подошел и стал рядом со мной.

Мне вдруг стало неловко. Я пыталась нарисовать, как солнечные лучи блестят на листьях палисандрового дерева, но пока, на мой взгляд, эта работа выглядела любительской.

— Ты рисуешь, — констатировал он.