Шафрановые врата

Когда мы шли по направлению к шатру, Зохра остановилась, указывая на маленькое созвездие, похожее на воздушного змея с хвостом. Она сказала что-то на тамазите; я покачала головой. Она закрыла глаза, сосредоточилась, затем посмотрела на меня и сказала:

—La croix.

— Крест?

Она кивнула, и я вспомнила предсказание Мохаммеда и его обезьянки Хаси.

Мохаммед торжественно изрек, что я найду что-то под Южным Крестом. Я еще тогда подумала, что такую же историю он наверняка рассказывает каждой иностранке, бездумно расстающейся с одним или двумя су. И еще, стоя под этим посылающим неясные импульсы небом, я вдруг осознала важность того, что в точности вспомнила его слова. «Под Южным Крестом вы поймете: то, что вы ищете, может иметь другую форму. Вы можете не узнать это...», а потом что-то о джиннах.

Баду зашевелился, и я, все еще глядя на Южный Крест, крепче прижала его к себе. Его маленькое тельце, даже несмотря на ночную прохладу, было очень теплым, и он пах, как земля. Я вспомнила, как Ажулай съел щепотку красной земли.

Я перевела взгляд с неба на Баду.

Его голые ноги были покрыты засохшей грязью — где его бабучи?— а на губах застыла довольная улыбка. Он повернул голову, носом прижавшись к моему плечу.

Зохра приподняла полог шатра. Несколько детей спали на куче одеял и шкур, некоторые кашляли; в шатре был тепло от тел детей и их дыхания. Пожилая женщина сидела в углу, укрывшись вышитой шалью и наблюдая за спящими детьми. Зохра положила дочку и подошла ко мне, чтобы взять Баду и положить рядом с ней. Затем она укрыла их одеялом. Баду что-то пробормотал. Я наклонилась ближе; он снова говорил на смеси французского и арабского. Я разобрала только le chien, собака. А затем он умолк, его дыхание стало глубоким и ровным.

Мы с Зохрой снова вернулись к костру. Стало холодно, и я дрожала, обняв себя руками. Когда я подсела к костру, наслаждаясь его теплом, я снова увидела Ажулая, теперь он что-то рассказывал какому-то мужчине. Возле него больше не было той женщины, и хотя я знала, что он пойдет к ней позже; то, что он не спешил, улучшило мне настроение.

Что со мной происходит?

Он сдвинул на затылок свою чалму, и в свете костра я увидела, что его лоб и все лицо по краям окрашены темной краской; его кожа, разогретая танцами, вобрала в себя цвет его чалмы. Неожиданно мне захотелось ощутить запах его лица. Оно, должно быть, пахнет костром и индиго.

Я поняла тогда, что Ажулай всегда будет таким: в нем сочетались он прежний и тот, кем он был сейчас. Говорил ли он на красивом, правильном французском языке, или на арабском, или сложном тамазите, работал ли он, облаченный в белые одежды, в саду у мсье Мажореля, вел ли грузовик по пистев синем одеянии — он был как две стороны одной медали. Они отличались и все же были одним целым.

Через некоторое время Зохра снова встала и направилась ко мне; я подняла свою сумку и пошла за ней. Она несла маленький горящий факел, но и он, и свет луны, и карнавал звезд над нами не позволяли что-либо разглядеть. Зохра остановилась, оглянулась на меня и протянула мне руку. Я ухватилась за нее с благодарностью, и мы пошли вокруг костра. Когда мы проходили мимо мужчин, Ажулай поднял на меня глаза.

Я оглянулась на него, и что-то в выражении его лица, то, как он посмотрел на меня, заставило меня открыть рот, словно мне не хватало воздуха. Это не был мимолетный взгляд, он не смотрел так, когда смеялся со своей женой, освещаемый светом костра. Этот взгляд был другим, каким-то глубоким и гипнотизирующим, он вызвал у меня головокружение, и вновь в тело вернулся жар, который я ощутила несколькими днями раньше.

Я споткнулась о корень, и Зохра поддержала меня. Когда я снова пошла с ней в ногу, у меня не хватило смелости оглянуться на Ажулая.