Головы ближайших людей повернулись ко мне, но Этьена видно не было. Я пробиралась сквозь толпу, выкрикивая его имя, но мой голос терялся, смешиваясь с другими звуками. Задыхаясь, я наконец остановилась посреди улицы, опустив руки и растерянно глядя на море людей и животных, колышущееся вокруг меня. Переулки расходились от этой улицы во всех направлениях; Этьен мог пойти по любому из них.
Ажулай коснулся моей руки. Я посмотрела на него.
— Это был Этьен, — сказала я. — Ты видел его. Я знаю, ты видел. Он здесь, Ажулай! Он в Марракеше.
Он потянул меня за руку, уводя в сторону, и мы стали в тени запертых ворот, где было не так шумно.
— Баду, — сказал он, доставая из складок своего одеяния несколько монет, — сходи и купи лепешку. Вон в том ларьке. — Он указал пальцем.
Баду взял деньги и убежал.
— Я должен тебе кое-что сказать, — негромко произнес Ажулай.
Только теперь я заметила, что моя сумка висит у него на плече.
Я кивнула; все мои мысли были об Этьене. Он здесь, в Марракеше!
— Когда я зашел за тобой, чтобы ехать в деревню... — Ажулай медлил. — Мне следовало сказать об этом, хотя ты и просила меня не делать этого. Сидония, посмотри на меня. Пожалуйста.
Я все еще пристально всматривалась в толпу.
— Сказать о чем? — спросила я, повернувшись к нему.
— Когда я пошел к Манон забрать Баду, перед тем как зайти к тебе, — он взглянул на Баду, стоявшего перед ларьком, — Этьен был там.
Он произнес последние три слова быстро. Я открыла рот, но сразу же закрыла.
— Мне следовало тебе сказать. Хотя ты и просила меня ничего не говорить о Манон и Шария Зитун, мне следовало тебе рассказать.
Я отошла от ворот.
— Этьен у Манон? — спросила я.
Он кивнул.
— А я не сказал тебе, потому что...
Я ждала, глядя на его губы.
— Потому что я хотел, чтобы ты поехала с нами в
Я не двигалась. Когда он замолчал, я тихо спросила:
— Что еще?
— Я не хотел, чтобы ты сама пошла к Манон и встретилась там с Этьеном. Я не хотел уезжать из Марракеша, зная...
— Зная...
Но тут подбежал Баду, прижимая к себе круглую лепешку. Я взглянула на него, а он смотрел то на меня, то на Ажулая.
— Он знает? Он знает, что я здесь? — спросила я Ажулая.
Ажулай кивнул.
— Но он не знает, где именно я нахожусь, — сказала я скорее утвердительно, чем вопросительно.
Ажулай снова кивнул.
— Ты ему не сказал.
Он промолчал.
— Но если бы он знал, что я здесь, он стал бы расспрашивать тебя или Манон обо мне. Как я. Где я. Разве он не пытался найти меня до нашей поездки в деревню?
И снова Ажулай не ответил. Я никогда не видела его таким.
— Ажулай, он ищет меня?
— Я не знаю, Сидония. — Он глубоко вздохнул. — Я говорю правду. Я не знаю.
— Пойдем,
— Ты должен был мне сказать, — заговорила я, не обращая внимания на Баду. — Ты предложил мне уехать с тобой, зная с самого начала, что именно из-за Этьена я оказалась в Марракеше. Выходит, ты... ты предал меня, Ажулай, — я повысила голос.
— Нет, Сидония. Я не предал тебя. — Ажулай говорил спокойно, но его лицо выражало, как мне показалось, страдание. — Я... я хотел защитить тебя.
Я потянула свою сумку к себе, и он отдал ее мне.
— Защитить меня от чего? — спросила я громче, чем следовало, затем перекинула сумку через плечо и, резко развернувшись, зашагала одна в Шария Сура.
Войдя в свою комнату, я легла на кровать. Этьен здесь; я могла бы догнать его, когда увидела, если бы поторопилась. Но почему я испытывала скорее страх, чем волнение? Как я недавно сказала Ажулаю, он был единственной причиной моего приезда в Марракеш. И я ждала его все это время. Почему я так рассердилась на Ажулая? Был это гнев или что-то другое?
Я поднялась и посмотрела на себя в зеркало.
И снова отметила, что похожа на Манон.
Все изменилось. И все так запуталось! То, что произошло недавно между мной и Ажулаем...
Я не могла пойти в Шария Зитун прямо сейчас. Мне нужно было немного времени, еще одна ночь, чтобы подготовиться к встрече с Этьеном.
Конечно же, я вообще не смогла уснуть. Я то вспоминала о поцелуе Ажулая, о его прикосновениях к моим ногам, то думала об Этьене, о том, что я сказала бы ему. Что он сказал бы мне.
Я промучилась всю бесконечную ночь и была рада, когда наконец услышала утренний призыв к молитве. Я помылась в бочке в своей комнате, вымыла голову. Достала из чемодана свое лучшее платье — из зеленого шелка, с коротким рукавом — и надела его. Я зачесала, как обычно, назад влажные волосы, туго их связала и стала изучать себя в большом зеркале.
Платье было измято и плохо сидело на мне. И хотя я никогда не выглядела бледной из-за своей темной кожи, у меня был такой вид, как будто я недавно перенесла тяжелую изнурительную болезнь. А из-за зачесанных назад волос мое лицо казалось слишком строгим и каким-то угловатым.