Шаг до страсти

— Не говори глупости. Мои слова — это никакой не коммунизм. Скорее христианство, если только ты знаком с ним.

— Философия, основанная на предрассудках, — это не философия, — сказал Свердлов. — Она то же самое, что твое тамариндовое дерево, которого и в помине нет.

— Ты все никак не забудешь про него. Но я верю, что оно было. Я верю, что его просто спилили.

Он улыбнулся своей кривой улыбкой, он тогда победил, но при этом повел себя не по-рыцарски, а потому не стал сейчас напоминать об этом. Он возил ее на плантацию Хайвардсов, и они разговаривали с хозяином, который вежливо их слушал, не веря ни единому слову, когда они рассказывали про раба и чудесное дерево, и даже вместе с ними обошел плантацию в поисках подходящего по возрасту дерева. Они не нашли ничего. Он не выпускал ее руки и каждый раз, когда они подбирали стручок и семечки оказывались нормальной формы, сжимал ее.

— Легенда, — повторил он. — Вроде политического агитатора, который восстал из мертвых. — Он громко рассмеялся. — Как только интеллигентная женщина вроде тебя верит в такую чепуху! Сказать тебе правду? Никакого тамариндового дерева не было, не было никакого невиновного раба; нет такой силы за пределами нашего мира, которая обеспечивает справедливость слабым. Нет ничего, кроме человека, а его нормы справедливости весьма непоследовательны. Один год так, и делаешь все правильно, другой — все переменилось, и то, что ты делал, уже преступление. Нет никаких обязательных рамок, все зависит от практической целесообразности.

— В жизни не слышала ничего более циничного! — Джуди смотрела на него не отводя глаз. Она не переносила, когда он задевал религию, и глухое непонимание возникало между ними только по этому поводу. Но сейчас речь зашла совсем о другом. Это был выпад против его собственной идеологии.

— Ты говоришь, что у меня будут неприятности в Америке, — сказала она. — А что случилось бы с тобой, если бы ты заговорил вот таким манером дома?

— Смотря по обстоятельствам, — ответил Свердлов. — Два года назад никто бы ничего не сказал. Но теперь — теперь это сочтут за преступление. Вот что я имею в виду. Меняется ветер, поворачивается флюгер. Вот это и есть идеология — флюгер, зависящий от ветра целесообразности. Или прихоти. В России была императрица, которая объявила изменой ношение розового цвета, ты это знаешь? Это был ее любимый цвет. — Он засмеялся. — У вас, на Западе, есть люди, которые так же относятся к тем, кто носит красный галстук. Измена... какой-то вздор. В своем роде — это гордость материализма. Он учит презирать в конечном итоге все, что нематериально.

— И не оставляет никаких ценностей? — спросила его Джуди.

— Выживание, — сказал Свердлов. — Это единственная цель, ради которой стоит прикладывать усилия. Жить, потому что потом уже ничего не будет. — Он взял ее за руку, покачал головой. — Никакого вознаграждения за добро и никакого наказания за зло. Просто тьма, ничего. Человек должен жить для себя. Важно выжить.

— Я не верю этому. Это чистой воды эгоизм, я не думаю, что подобные взгляды способны принести кому-нибудь счастье. Но больше всего я не верю тебе. Зачем ты помогал этому идиоту официанту? Зачем вообще делать что-нибудь для него?

— Я сделал это, чтобы угодить тебе.

— Ладно, а зачем делать что-либо для меня?

— Хороший вопрос, — сказал Свердлов. — Затем, что я надеюсь кое-что извлечь для себя. И ты знаешь, что именно.

— Понятно, спасибо.

— Ты веришь мне, — сказал он. — Ты очень доверчива. Неудивительно, что полковник так легко натянул тебе нос. Он сказал, что любит тебя, и ты поверила. Я говорю, что делаю что-то для тебя, потому что хочу переспать с тобой, и ты веришь мне. Мы оба лжецы. Как ты собираешься выжить, если не видишь разницы между моей ложью и его. Честное слово, я беспокоюсь за тебя.

— Хватит делать из меня дуру. И я просила тебя перестать упоминать Ричарда. Я не должна была рассказывать тебе. Я поступила очень глупо.

— Ты не представляешь, до чего приятно встретить умную женщину, которая делает глупости, — совсем не шутливым тоном произнес Свердлов. — Теперь скажи мне вот что. Ты грустишь о своем любовнике так же, как когда я впервые увидел тебя? Твое сердце все еще разбито — у нас в Москве есть клиника, где делают удивительные вещи с сердцем, — тебе все еще больно, когда я говорю о нем?

— Нет, — призналась Джуди. — Нет, не больно. Здесь все это кажется ненастоящим. Но мне совсем не хочется возвращаться.

— Все будет гораздо легче, чем ты думаешь. Ты будешь думать обо мне вместо него. Мы можем встречаться в Нью-Йорке. Если будем проявлять осторожность.

— Но для тебя это совсем небезопасно, — заметила Джуди. — Я уверена: ваш посол не придет в восторг от такой идеи.

— Я же сказал, осторожно, — напомнил ей Свердлов. — Я сам все устрою. Ладно, ты ведь голодна, давай займемся ужином.