Шаг последний, шаг первый

Ян поглядел снизу вверх на мачеху: он не переставал удивляться, какой же высокой она была. Некоторые могли посчитать её рост недостатком, но это был бы её единственный изъян, ведь в остальном внешний облик Марфы был безупречен. Отец Яна Павел тоже был красивым и высоким, и они составляли с Марфой идеальную пару. Ян помнил, как они шагали по деревне, держась за руки, оба такие статные, сильные и привлекательные. Все волей-неволей оборачивались при виде этой семейной четы. Ян же был совсем другим: низкого роста, худеньким и бледным. Он всегда считал, что внешностью пошёл в свою мать. Ян видел её портрет, который написал карандашом Павел. Рисунок изображал скромную женщину с простыми чертами лица, с добрым взглядом и ласковой улыбкой. Ей было очень далеко до безупречной красоты Марфы, однако Яну она казалась самым прекрасным человеком на земле. Павел и Марфа жили душа в душу. Ян ни разу не слышал, чтобы они ссорились. Марфа любила заниматься домашними делами, а Павел – работать в своей мастерской, обустроенной прямо в доме. Когда на него снисходило вдохновение, он не покидал её с утра до позднего вечера, мастеря какую-нибудь вещицу. Марфа не задавала вопросов и всегда поддерживала мужа.

Марфа усмехнулась, увидев, чем занимается её пасынок.

– Тебе не кажется, что маловато снега для снеговика или кого ты там лепишь? – спросила Марфа.

Ян уже и сам это понял. Стремительно теплело, и снег превращался в жидкую кашу. Его чудовище, сделанное из грязной массы вперемешку со старой травой и землёй, больше походило на огородное пугало и растекалось прямо на глазах.

– Не смей смеяться надо мной, – огрызнулся мальчик.

– А мне и незачем, – весело ответила Марфа. – Твой снеговик прекрасно это делает за меня.

Ян вскочил и со злостью швырнул в сторону Марфы пригоршню снега. Конечно, снег не долетел до Марфы, но та весьма убедительно сделала вид, что испугалась. Расстроенный, мальчик пнул своё неудачное творение, превратив его в груду мокрых серых комков. Марфа вздохнула.

– Тебе надо подождать пару недель, – сказала она. – Снега будет больше, да и подморозит. Сможешь слепить всё что тебе угодно. Если желаешь, я помогу тебе.

– Не нужна мне твоя помощь, – проворчал Ян.

Он направился к забору, который отделял их двор от соседнего. В отличие от двора справа, этот никому не принадлежал. Там стояла лишь заброшенная изба, которая с каждым годом приходила всё в больший упадок. Ян отодвинул в сторону доску и заглянул в открывшееся отверстие. К сожалению, его надежды не оправдались: снега не было и там.

– За мостом, кстати, снег ещё не весь растаял, – как бы между прочим промолвила Марфа.

– Правда? – Мальчик воспрянул духом.

– Конечно, я только что оттуда. Своими глазами видела.

На другой стороне реки, за большим мостом, располагалось заречье. Это был край самых богатых и важных людей деревни. Тут жили лекарь, судья и сам господин Пинкин, торговец и владелец большей части мастерских. На возвышении, где вода была самая чистая, стояли дом и баня, принадлежавшие отцу Митяя. Под пригорком, где течение реки становилось стремительным, были возведены водяная мельница, амбар и жилище мельника. Пекари, молочники, простые ремесленники и землепашцы жили на том же берегу реки, что и Ян. Несколько лет назад Ян услышал, как его отцу, главному умельцу деревни, предлагают переместиться в один из освободившихся домов заречья. Ян был воодушевлён и уже представлял, как живёт рядом с Митяем на пригорке и как все смотрят на него с уважением и завистью. Он был даже готов смириться с господином Пинкиным в качестве соседа. Однако Павел отказался переезжать: дом, который он построил для своей семьи собственными руками с любовью и заботой, был ему дороже.

Ян подумал, что если в заречье действительно много снега, то у него получится слепить своего снеговика. Он метнулся к калитке, но услышал позади себя быстрые шаги. В следующее мгновение мачеха схватила его за капюшон и дёрнула на себя. Ян знал, что вырываться бесполезно: Марфа была очень сильной женщиной.

– Что бы ты ни задумал, сначала зайди в дом и съешь суп, – сказала она. В её голосе больше не было смеха. Он звучал строго и не предполагал ослушания. – Может, твой отец и позволял тебе морить себя голодом, но я не пойду у тебя на поводу. Хочешь – живи в своей холодной голубятне, хочешь – жалей себя до бесконечности, но ты будешь обедать!