Шаг третий. Призовой

— Холь! Пусть нет. Но уроки делать надо? Надо. Каждый день мы тратим на учёбу не меньше восьми часов, плюс два часа на уроки дома. Ты давай считай! Один час, не меньше, уходит на дорогу туда-сюда. Один час на ужин и общение с родными. Восемь часов на сон. Сколько получилось всего?

— Двадцать часов…

— На агентство остаётся всего четыре часа. Есть ещё воскресенье, которое у тебя тоже заберут. Ты попала на каторгу. На общение с друзьями времени не будет, на отдых с семьёй — тоже.

— Зато я стану айдолом!

— Во-первых, при таком режиме тебе ещё выжить надо. Во-вторых, с чего ты взяла, что ты станешь айдолом?

— Вот смотри, — отщипываю кусочек твёрдого ёта, запиваю яблочным соком, — к примеру, я сочинила песню. Ты думаешь, я тебе её отдам? Нет.

— Почему?! — Снова круглые глазки и ротик. Милашка!

— Я ж говорю, ты — дитё совсем. Зачем я тебе буду отдавать? Ты стала частью агентства. Отдать тебе означает отдать агентству. А зачем я буду это делать, когда у меня свои артисты есть?

— Ты хочешь создать собственное агентство?!

На этом обед заканчивается. Уходим из столовой. За болтовнёй время улетает с неимоверной скоростью.

Примерно в это же время.

Учительская.

Не все сразу замечают торжествующий вид учителя физики. Но те, кто не поленился взглянуть на него, мгновенно залипают от необычного зрелища — довольный и счастливый ЧханМин-сии. Если кто и не обратил внимания сразу, им пришлось услышать нечто необычное — ликующие нотки в голосе пожилого поклонника Ньютона и Эйнштейна.

— Хубэ, — подзывает литератора ИнГука ЧханМин и показывает листок бумаги, — не могли бы определить, к какому жанру относятся эти замечательные стихи?

(обращение к младшему коллеге, смысл противоположен обращению «сонбэ»)

Литератор ИнГук с огромным интересом читает предложенный текст. Рядом сидящие педагоги усилием воли подавляют рвущееся наружу любопытство, изображая всего лишь дежурное внимание.

— Сонбэ, вот это, — тычет пальцем ИнГук, — про супер… супер-по-зи-цию полей, — по слогам произносит незнакомое слово, — явное хокку. Японский стиль.

— Хокку? — В свою очередь ЧханМин обкатывает на языке уже ему малознакомое слово.

— А вот это, про излучение, — слово «рентгеновское» ЧханМин благоразумно избегает, — похоже на сиджо, но каноническому сиджо соответствует неточно. Слегка нарушена ритмика, сонбэ. Но в этом ничего страшного нет, так часто случается даже у великих поэтов, — литератор последними словами утешает коллегу.

Что удивляет немного напряжённого ИнГука и остальных присутствующих, так это явно благожелательное внимание, оказываемое физиком.

— Спасибо, коллега, — благодарит ЧханМин, — честно сказать, мне всё равно, в каком они жанре написаны, но знать не помешает. Ким Лалиса, которая сочинила эти стихи, призналась, что сиджо ей не удаётся, и она решила попробовать его на курсе физики.

Присутствующие пятеро учителей, к которым присоединяется вошедший только что учитель физкультуры, давно забросили свои дела и посторонние разговоры. Все напряжённо внимают беседе двух коллег, максимально далёких друг от друга. Физики и лирики всегда считались антиподами.

— Она ещё и стихи сочиняет, — удручённо и про себя бормочет ревниво физкультурник.

— Вы позволите, сонбэ, я всем прочту? — Обращается к физику литератор и, получив благоволение, зачитывает стихи всем.

По-настоящему оценивает деяние Лалисы математичка ХаНи, включившаяся в разговор.

— Это очень удачная методическая находка, сонбэ. Заставляет посмотреть на физические явления с эмоциональной стороны. Думаю, это сильно поможет ученикам запомнить физические законы и разобраться в их тонкостях.

— Согласен с вами, коллега! — Расцветает ещё больше ЧханМин.

— Заставьте их заучивать эти стишки и потом расшифровывать каждую строчку, добавляя то, что осталось за кадром, сонбэ, — продолжает развивать тему математичка. — Там ведь не сказано, что то неумолимое поле — электромагнитное, а при ответе пусть укажут.

— Электрическое поле, не электромагнитное, — уточняет физик. — В данном стишке.

— Не важно, сонбэ. Главное, вы поняли, о чём я.

Конец занятий.

Каждый день с огромным облегчением делаю «У-ф-ф-ф!», и выдыхаю. Так сегодня ещё и суббота. Сидим на улице на лавочке. Втроём. Кроме ЧэЁн с нами Юри. Ей уже можно домой, нам на допы. Мне — на музыку, ЧэЁн — на танцульки, свои ходульки разрабатывать. Решила всё-таки на них походить, пока в агентство не взяли.

Юри показывает картинки, наброски-варианты образа Гермионы. То, что она кареглазая шатёнка Юри знает, но как ей объяснить, какое у неё лицо.

— Чего-то не хватает, Юри-ян. Ладно, беги домой, — машина её уже подъехала, и шкафообразные безмолвно ожидают маленькую госпожу. — Я что-нибудь придумаю и по почте тебе скину.

Юри звонко целует меня в щёку и убегает.

ЧэЁн с огромным пиететом глядит ей вслед. Надо же, такая маленькая, а рисует так, будто академию художеств закончила.

— Лалиса, ты говоришь, что собственное агентство создашь?

ЧэЁн возвращается к животрепещущей теме.